Владимир Соколовский - Уникум Потеряева

— А где же документы? Проспекты, афиши, командировка? Из Емелинска насчет него тоже не звонили…

— Да он все где-то потерял. Не видишь — он запойный? Давай, выручай человека. Он тебя отблагодарит. Ему и надо-то всего полтора лимона. А емелинские — ну их на фиг, еще делиться заставят. Сбацай-ка нам, Мумба!

— Нет, нет, так не пойдет! — вскричала директорша. — Сначала я должна записать анкетные данные, потом организовать прослушивание… Как вас зовут, значит? Та-ак… В каких играли ансамблях? Не понимает… ну Верка же, спроси его! Так и запишем: во многих… Лауреат? Трижды лауреат… еще дважды лауреат… Вот, хорошо. Что будем исполнять? Что он, Верка, будет исполнять?

— А я больно знаю. Всякие ча-ча-ча, буги-вуги, вот так еще руками делать…

— Э, нашу публику на это не возьмешь! Нет, не пойдет это дело.

— Ну Све-ета!..

— А чего — Света? Ну чего — Света?! Мне выручка нужна, а он у тебя… откуда мне знать, что он умеет? Даже показать не может.

— Да он может. Ну-ко, неси барабан!

Мбумбу, видно, понял наконец, что от него хотят, — он сразу рванулся к барабану.

— он взвыл, как молодой шакал, и часто-часто забил костяшками в барабанье тело. Женщины ахнули восхищенно. А он, продолжая завывать, принялся прыгать враскорячку по кабинету, подражая племенному колдуну.

— Во дает! — сказала директорша.

— В-общем, я его оформляю. А ты с билетами расстарайся, побегай туда-сюда. Полтора-то лимона не глядя должны взять. Остальное мое будет. Еще бы насчет костюма как следует распорядиться…

Через пару дней заборы и доски объявлений украсились большими афишами:

с костюмом, конечно, не обошлось без известных трудностей: ограничились юбочкой из плюша, крашеной под леопарда. Зато нашли два великолепных маленьких барабанчика, которые можно было укрепить на бедрах. Натолкали звенящих побрякушек в кожаные мешочки. Еще натянули сухую шкуру на пляжный раздвижной стул: когда по ней бумкали, она глухо ворчала. Долго не получалось с головным убором: нашли всего одно старое, дореволюционное страусово перо, — всей проблемы оно, понятно, не решало. Против полосатой шапочки директорша решительно восстала: она из материи — а значит, не национальный головной убор. Наконец решилась на геройский поступок: поехала на усадьбу к фермеру Ивану Носкову, разводящему гусей. Вернулась с кругами под глазами, соломой в волосах — но привезла-таки больших гусиных перьев, срочно раскрашенных в разные цвета и заботливо вкрепленных в густую прическу артиста. Все же директриса с опаскою поглядывала в окна: Иван грозился нагрянуть сразу после гастролей колдуна и увезти ее на свою ферму.

И вот настал он, великий момент. Причем никто не думал, что будет такой аншлаг, столько окажется желающих глянуть на африканскую экзотику: даже прибыли из близлежащих сел, куда Вертолетчица ездила с афишами.

Главный исполнитель томился за кулисами, слушая гул зала. Нервные ноги его подрагивали, белые зубы были ослепительны на фоне толстых, жирно накрашенных губ. Тут же на банкеточке притулилась Верка, вздыхая. Если не будет никаких накладок — полтора миллиона, считай, в кармане; да может, подружка еще расщедрится на премию — тоже о'кей! Только бы Мумба не подкачал, черненький, окаянненький. Она перекрестилась.

Но вот отзвенели звонки, послышался щелчок: включился микрофон. Тотчас директорша протопала к рампе, и с повадками уездной дивы защебетала:

— Дорогие товарищи и господа!.. Да, у нас здесь и товарищи, и господа, кому как понравится… Так вот, я говорю вам: здравствуйте, дорогие товарищи и господа! Мы рады вас приветствовать в нашем Доме Культуры!.. Сегодня у нас радостное событие: наш город посетил выдающийся деятель мирового искусства, звезда Черного Континента, лауреат многих международных конкурсов и фестивалей… знаменитый и популярный… МБУМБУ ОКОЛЕЛЕ!!!

Забили тамтамы, и голоса, похожие на лай, ритмически закричали какие-то слова. Сидящий у магнитофона оператор добавил звук на динамики, — и тут же на сцену выскочил великий исполнитель. Прыжки его были впечатляющи, тонкий знаток мог бы сравнить их… ну с чем же, например? Разве что с тренировкою шаолиньского монаха по отработке владения парным топором сюаньхуафу.

— Кажись, где-то видал я этого артиста, — поделился с женою начальник райотдела майор Старкеев. — Не мешало бы с ним разобраться.

Но тут в среднем ряду кто-то громко, взахлеб, всхлипнул, и хриплый голос подтянул артисту:

Зал встрепенулся; поднялся шум. Кто это там подпел африканскому лауреату? Может быть, это какой-нибудь артистический трюк? Или у него нашелся здесь тайный сородич? Мало ли чего не бывает на свете.

И все ахнули, когда увидали полнимающегося со своего места старого, большого эстонца Ыыппуу Мюэмяэ. Слезы текли ручьем с его бугристого, красного, словно свежая ветчина, лица. Он смахивал их большою лапой, и гудел хриплым басом:

— Ма паппу! Ма фару паппу! Ма мягэ фару паппу! — он хотел выйти из ряда, торопился, наступал на ноги; следом двигался его сват, сапожник Мкртыч Мкртчян.

— Ма паппу! Ма паппу!

Околеле остановил свой танец, и растерянно озирался по сторонам, ожидая поддержки. Что случилось? Он все делает правильно: когда-то, будучи еще юным лоботрясом, он за эту пляску колдуна перед охотой на крокодила выиграл целую калебасу с мокеке!

Тяжело поднявшись на сцену, Ыыппуу принялся ловить африканца; ему помогал Мкртыч. Наконец юркий армянин ухватил его за юбку, и подтащил к Мюэмяэ. Эстонец обвил голову Околеле своею мощной рукой (тот тоненько завизжал), и вновь запел во весь голос:

Зал зашумел, заволновался. Майор Старкеев вытащил пистолет. Но тут к микрофону подскочил худой горбатенький Мкртыч: