Владимир Соколовский - Уникум Потеряева

Тут же и возник этот Антоша: костистый, унылый, с выбритой наголо головой. Пугливо косясь на Конычеву, он представился Антоном Борисовичем.

— Вообще пора уже заниматься внешним видом, — ворковала подруга. — Скоро защита диссертации, а ты — словно какой-то хиппи.

— Отчего же скоро? — ежился он. — Еще совсем не скоро.

— Думается, мы сможем форсировать данный процесс!

Затравленно вздохнув, он напялил на продолговатый череп новую шляпу.

— Я пойду, — сказала Набуркина. — Меня ждут.

— Это кто же тебя ждет? — подозрительно сощурилась подруга.

— Да тут… некий господин.

— Пошли, глянем.

Валичка, привалясь к афишной тумбе, ел мороженое и был абсолютно счастлив. Ну пускай она ходит, и смотрит, чего ей надо. Он не обязан это делать. Он мужчина. Его дело — кормить семью, охранять жилище.

— А чем ее кормить, эту семью? — пробормотал он. — Ведь работы-то нет.

И испугался до паники, увидав, что за его возлюбленной поспешает та, что была, в-общем, главной виновницей потери драгоценного письма! Вздумала разыграть его в карты, сильного гордого мужчину, потом стали драться, хоть и выпили только немного сухого вина. А ведь случись ему тогда просто оказаться один на один с милым другом — совсем другая могла выписаться история…

Однако Лизоля, подбежав, принялась целовать и обнимать его, словно любимого брата; он тыкался в ее блузку, обоняя удушливый запах дорогих духов.

— Как славно! — слышался ее голос. — Я поздравляю вас… это такая новость!.. Но где вы живете, родные? Здесь, или в этой своей… Потеряевке, что ли? Все клад ищете, плутишки? Шучу, шучу, ха-ха-ха!.. И по какому же поводу явились?

— За билетами. Наотдыхались, завтра уезжаем.

— На-адо же… А мы тоже завтра. Но у нас билеты уже есть.

— Извините, — вмешался вдруг в разговор Афигнатов. — Вы сказали — приезжие из Потеряевки. Я не ошибся? Скажите, вы не могли бы приютить нас на одну ночь? Или посоветовать, где там можно оставить вещи? А потом мы уехали бы на одном автобусе.

— Что ты еще придумал, Антон?! — заволновалась Лизоля. — Что за прихоти, что за странные желания?

— Дело в том, что я… я должен проститься с Муни, это очень важно. Я все думал, как это устроить, и — вот, такой случай…

— Никак не можешь забыть о какой-то гадкой змее! Я просто диву даюсь…

— Замолчи, — тихо сказал он. — Замолчи. Если я не сделаю это сейчас, мне придется вернуться сюда из города.

Голос его отливал металлом, и Лизоля тотчас перепугалась:

— Ой да Господи! Да что за проблемы! Покупайте билеты, друзья мои, и ждите нас — мы бежим за чемоданами. Антоша, Антоша, а ведь ей надо рыбки купить, такая прелесть эта Мунька, правда же?..

— Как увидишь да подумаешь, что творится на свете… — вздохнула нотариус, когда подруга ее скрылась вместе со своим лысоголовым. — Можешь ты мне это объяснить?

— Не бери в голову, душа моя. Каждый по-своему с ума сходит. Мы ведь тоже еще недавно были сумасшедшими, разве не так? А теперь… — он положил голову ей на плечо. Мелита замерла и закрыла глаза.

— Нет, вы представляете, — говорила Лизоля Конычева, ступая по пыльной вечерней дороге. — Сижу это я в ресторане Дома кино с Сережкой Шакуровым, вдруг прибегает Людка Гурченко, вся такая встрепанная…

«Это карма, — поспешая за нею, мыслил Афигнатов. — Железные законы судьбы. Предначертанные сутрами Совершенной Мудрости, праджпарамитой…».

— Двести долларов! Нет, какая наглость! Да я их урою за такие выступления. У меня надежные связи.

— Кажется, там кто-то уже есть, — тихо молвила идущая впереди Набуркина. — Да не один, батюшки!..

В глубине большой темной впадины действительно происходила некая возня: обрывки разговоров, лай, перемельк огоньков, похожих на крупные светляки. Внезапно в одном месте вспыхнул яркий свет, и очертились трое мужчин, сидящих у большого фонаря. Фонарь освещал круг с давно загашенным костром посередине, — над ним висел оплывший котелок. Мужчины держали на коленях лопаты и курили.

— Нам не туда! — сказала Мелита. — Берем правее.

Извилистая, не видная во мгле тропка привела их, куда надо: пень внезапно всплыл впереди, словно плотик, в голубом мерцающем ореоле. Возле его подножия сидела лиса-огневка, и, не обращая на них внимания, тявкала на звезды, на плеск недалекой речки.

— Муни! — позвал Антон Борисович. — Иди сюда, Муни!

Шебурша кожею, выполза питонка, обвила ему ноги. Гуру опустился на колени, коснулся плоской головки. «Давай простимся, Муни, — шептал он. — Вспомним твоего хозяина, моего друга, Гангу Сингха, вспомним Кала Нага — Нури, ведь он тоже был другом — больше твоим, чем моим, — но какая, Боже мой, разница? Это была совсем другая жизнь, тоже прекрасная, ее тоже уже нет, остались лишь мы с тобой…». Змея чутким язычком облизывала его мокрое лицо. Все глядели на них, и не заметили, как на пень уселась девочка в платьице с фестончиками, с торчащими из-под подола кружевцами. Она казалась то плоской, то объемной. Вдруг завизжала пронзительно, скаля мелкие зубы, и когда все обратили к ней лица, злобно крикнула:

— Они зовут меня!

Из-за плеча ее выплыл зеленоватый пульсирующий огонек, и она, всхлипывая, побежала следом за ним. Из какой-то норы возник карлик в армячке, и поковылял за нею, теряясь в высокой траве. И Муни поползла, гневно щелкая хвостом. И убогий мужичок с серым лицом и холодными глазами. Конец процессии составляли беспрерывно тявкающая лиса, гортанно керкающий, топырящий крылья орел и большой гриб — впрочем, поспевающий на своей одной ноге довольно прытко.

Огонек поднялся уже высоко-высоко, пульсировал ярко-ярко, так завораживал, что и Мелита с Валичкой, и Лизоля с Афигнатовым двинулись следом, не сговариваясь. Когда он завис над троицей с лопатами — то вспыхнул так ярко, что перекрыл и свет фонаря; мужчины вскочили, и быстро зашагали в направлении его полета.

В дальнем краю низины стояла старая корявая береза: видно, ее уж рубили, пилили несколько раз — а пень снова давал ростки, и рядом вырастало новое дерево. Вот в ветвях той березы и завис огонек, мерцая сквозь листья.

Три лиходея вышли к березе, и Вова положил колечко на траву — точно под тем местом, где зависла зеленая точка. И огонек канул вниз, коснулся камушка, словно целуя; местность опахнуло розовым светом.

— Копаем! — скомандовал Крячкин, срывая с плеча лопату.

При стуке заступов вышли к березе остальные вольные и невольные очевидцы удивительных событий. Растолкав тучи, возникла луна, и тоже глянула вниз. Яма становилась все глубже; наконец лопаты ударились об что-то твердое, послышались радостные голоса. Крячкин опустил фонарь — в глубине обозначилась выпуклая, с витым медным узором, крышка большого кованого сундука.