Владимир Соколовский - Уникум Потеряева

— Ух, ожгу! Ух, ожгу! — орал поп.

— Ооууу!.. Аууу!.. — скакала Анютка.

Долго ли, коротко ли шло после время, — а минул год. Куда Утятев девал золото? Мы не знаем. А только — сидел на прежнем месте, названивал в телефоны.

Федул купил тюлю. Работал в ремесленном же, завхозом.

А Анютка?

Анютка завела гулевана — дедку Степана. Дедко жил один: вдовый, дети отделились от него. Был он старец сухой, жилистый; ходил — аж поскрипывал. Но — иоложав был не по возрасту. По женской линии бедокурил еще — хоть куда! Скупой, жадный, — ему Анюткино богатство больно по сердцу показалось. И — покучивали они, бывало, на ее денежки. Однако двухсот рублей, про которые поведал ему как-то пьяный Данилко, простить бабе не мог. Чуть она взъерепенится, как он: «Цыц, поджигательница!» — возглашает.

А деньги-то: звяк! звяк! — монетка к монетке, червонец к червонцу… Глядь — уж и нет ни шиша! Не заметили, куда и девались: ушли, знать-то, в несытые дедкину да Анюткину глотки. Схватилась как-то бабенка, а не то что бутылку — и хлеба купить не на что. Ой, беда! Уж так привыкла вольно жить, и о деньгах не думать.

Что делать теперь? Не работать же, в самом деле, идти. И Степан, как деньги кончаться стали, косо на нее запоглядывал; кругом беда!

Ужесточилась тогда Анютка. Знала, куда старый скаред деньгу прячет, — вот и отхватила оттуда как-то ночью целых шестьдесят рубликов! Утянуть-то утянула, да сразу и заподумывала: знала, что не сегодня-завтра обнаружит Степанушко пропажу. Ой! Что тогда? Вдруг в милицию заявит, скупердяй несчастный? Чуть подумала о том — потемнело в глазах. И на скорых ногах полетела к знакомому дому, откуда год назад богатая выскочила. Спотыкаясь о ступеньки, вспрыгнула на второй этаж; в утятевский кабинет — шасть! Управляющий насупился, брыльями подвигал:

— Кто такая, по какому вопросу?

— А ты не узнал? Вот я тебе спомню! Не узнал он, ишь… — с ходу насела Анютка.

— А! Уборщицей у нас работала — верно? Н-ну и что-с?

— Ништо! Давай мне, татарин, деньги!

— Ккк… К-хху!.. Хгмм. Я, во-первых, не татарин. К вашему, как говорится, сожалению. Во-вторых: если с вами при расчете вышло недоразумение, следует обратиться в бухгалтерию. Вот так.

— Да ты што? — ошалела Анютка. — Не помнишь рази… богачество здесь нашли! Давай, татарин, деньги!

— Па-апрашу покинуть кабинет, — гукал Утятев. — Я не па-азволю. Я ответственный товарищ… вы мешаете! Не забывайтесь, гражданин.

— О-о… Забываюся я! А ты не забылся, окоянной? Штобы чичас деньги мне были, а то — фьюйть!

— Чего — фьюйть? — полушепотом спросил Утятев.

— А то! Не знашь быдто! — продолжала бушевать Анютка. — Живо у меня!..

Утятев встал. И — полушепотом:

— Сколь надо?

— Половину давай! — приосанилась Анютка.

— Как… какую половину?

— А своей-то доли!

— Не много ли хошь? — рассвирепел Утятев. Обхватил ее сзади, и стал толкать из кабинета. Анютка сопела, извивалась, плевала на стены. Выдохнула:

— Ну, хоть треть тогда, што ли…

— Ни хрена не дам! — пыхтел Утятев. — Ни грошика. Ступай, ступай — ишь, обнаглела, повадилась! Марш отседова, не то вызову кой-кого, пускай разберутся! Не знаю я тебя, гражданка. В первый, можно сказать, раз вижу. Хотя нет, — уборщицей работала, как же! Ходи, ходи…

Анютка кубарем скатилась вниз. На улице постояла возле дверей, пошмыгала, и — припустила в милицию. «Где она, правда-то? — думала дорогою. — Всегда не у простого человека, а у богатого. Вон он, богатей, — сидит себе, в ус не дует. А я, нещасная… Нет, я ее, правду-то, найду! Пускай мне по суду деньги отдает».

Первым, кого она увидала в райотделе, был дедко Степан. Сидел, уперев подбородок в суковатый батог. Увидав любовницу, заурчал грозно:

— Што, шалопутка, прижала хвост-от? Я т-тебе!..

— Ты пошто здесь? — пискнула Анютка.

— Пото! Вопрос с тобой решать стану. Воровка, поджигательница!

Сорвался навстречу дежурному. Анютка затаилась в уголке.

— Из какой суммы гражданка Поганкина похитила у вас шестьдесят рублей? — спрашивал дежурный.

— Из суммы семьсот двадцать рублев, — проскрипел дедко.

— И долго вы копили эту сумму?

— Как не долго! Полтора, считай, года.

— Ну и ну-у, — удивился капитан. — У вас и пенсия-то вся — шестьдесят. А жили на что?

— Дак у нее, у змеи-то… были деньги! На них и жил.

— Чудеса-а… Так ведь она уж год как не работает?

— Ну и што? А клад-от?

— Э… какой клад?

— А ты — и не знашь быдто! — задразнился дедко. — Клад-от с золотом они нашли прошлой год — дак это тебе не деньги рази?

Дежурный, по-рачьи пуча глаза, стал медленно подниматься со стула. Цапнул трубку телефона. Почти мгновенно в дежурку засунулся опер из уголовного розыска, потянул деда за рукав:

— Пойдем-ко давай со мной…

За дело взялся следователь Тягучих: мужик крутой и цепкий. Первым он вызвал дедку. Тот зашел в кабинет, постукал по стенкам батожком, огляделся, зачем-то несколько раз топнул сапогом, и сказал удовлетворенно:

— Хм. Подоконник-от по-другому покрасили. Раньше понежнее был, вроде. И стол другой. И стулья вместо табуреток.

— Что? Чего? — удивился Тягучих.

Дедко уселся на стул, засопел и пустил слезу:

— Дак ведь я в етом кабинете второй, считай, раз место имею! Молодость спомнил, вот… В девятьсот двенадцатом годе меня сюды на пролетке городовые привозили, когда за кулачную историю два года давали. Ну, и теперь… пешком, вот…

— Теперь — дело другое, — осторожно сказал следователь. — Теперь вы — потерпевший. Если, конечно…

— Да один черт! — всхлипнул дед. — Все равно помирать скоро!

— Ну, помирать… Зачем же? Пока живите… Но мне — только правду, понятно? Иначе…

Старик зарыдал.

Следующим на очереди был Демидко.

С любопытством оглядел следовательский тесный кабинет, крякнул и сразу перешел на шепот:

— Слышь-ко! Возьми меня к себе, потайным!

— Каким еще потайным? — засердился Тягучих.

— Ну, шныри-то! — моргал поп. — Сведенья достают. Я тебе все преступленья распинкертоню.

— Нет у меня никаких потайных. В уголовный розыск ступай, а сюда — не по адресу.

Демидко с сожалением развел руками:

— Не судьба, знать-то. А то бы я чмчас…

Про оргию с сожжением рассказывал смачно, облизывался.

Анютка раскололась сразу. Тихо плакала, внимательно подглядывая за следователем. Посреди рассказа спохватывалась вдруг: «Я верно говорю?»

Установить, кому принадлежал дом до революции, не стоило труда. Стали искать Федула. Когда за ним, наконец, пришли, он не особенно удивился, — стал спокойно собирать котомку, на ходу давая жене распоряжения на ближайшие годы. На допросах говорил правду.

Труднее всего пришлось с Утятевым. Ничего не помогало: ни очные ставки, ни допросы. Толмил свое: «Нет и нет! Ничего не знаю. Видом не видывал, слыхом не слыхивал». На опознаниях крутил головой: «Нет, не встречал этих товарищей. Хотя… жэньшына вот — уборщицей у нас работала, вроде! А так — нет…».