Грэм Грин - Человеческий фактор

– Я знаю, ты любишь «Джи-энд-Би». – Он щедро налил в стакан и заметил, как мгновенно проглотил виски Кэсл.

– Не стал ли ты перебирать, Морис?

– Да. Но никто этого не знает. Я выпиваю только дома. Сара, правда, заметила.

– А дома как дела?

– Сару тревожат телефонные звонки. Ей чудятся бандиты в масках. Сэм плохо спит – ему снятся кошмары: он же скоро пойдет в подготовительную школу – школу для белых. А я волнуюсь но поводу того, что произойдет с ними обоими, если что-то произойдет со мной. В конце концов что-то всегда ведь происходит, верно?

– Предоставь думать об этом нам. Даю тебе слово: у нас тщательно разработан маршрут твоего бегства. Если произойдет что-то непредвиденное…

– Моего бегства? А как насчет Сары и Сэма?

– Они приедут следом. Можешь нам поверить, Морис. Мы позаботимся о них. Мы ведь тоже умеем проявлять благодарность. Вспомни Блейка – мы заботимся о своих. – Борис подошел к окну. – Путь свободен. Тебе пора в твою контору. А мой первый ученик приходит через четверть часа.

– Какому же языку ты его учишь?

– Английскому. Только не смейся надо мной.

– Английский у тебя почти безупречен.

– Мой первый ученик сегодня – поляк, как и я. Наш эмигрант, не из Германии. Мне он нравится – непримиримый противник Маркса. Ты улыбаешься. Вот это уже лучше. Никогда больше не доводи себя до такого состояния.

– Это все из-за проверки, устроенной безопасностью. Даже Дэвис приуныл, а он-то совсем невинная душа.

– Не волнуйся. Я, кажется, вижу способ, на кого направить их огонь.

– Постараюсь не волноваться.

– Отныне переходим на третий тайник, и, если дело станет худо, тут же дай мне знать – я ведь и нахожусь-то здесь, чтобы помогать тебе. Ты мне доверяешь?

– Конечно, доверяю, Борис. Я бы только хотел, чтобы ваши люди действительно доверяли мне. Эта зашифровка по книге – это ведь жутко медленный и допотопный способ связи, и ты знаешь, как он опасен.

– Дело не в том, что мы тебе не доверяем. Все делается ради твоей же безопасности. У тебя дома в порядке текущей проверки в любую минуту могут устроить обыск. Вначале наши хотели дать тебе микрофишки – я не разрешил. Теперь ты доволен?

– Не совсем.

– Скажи, в чем дело.

– Я хочу невозможного. Хочу, чтобы вообще не нужно было лгать. И хочу, чтобы мы были на одной стороне.

– Мы?

– Ты и я.

– А разве мы не на одной стороне?

– Да, в данном случае… на какое-то время. Ты знаешь, что Иван пытался однажды меня шантажировать?

– Вот идиот. Наверное, потому меня сюда и вернули.

– Между тобой и мной всегда все было ясно. Я тебе даю всю информацию, какая проходит по моему сектору и интересует тебя. Я никогда не делал вид, что разделяю твою веру, я ведь никогда не буду коммунистом.

– Конечно. Мы всегда понимали твою точку зрения. Ты нам нужен только в связи с Африкой.

– Но материал, который я тебе передаю, – я должен сам решать, что это должно быть. Я сражаюсь вместе с тобой в Африке, Борис, но не в Европе.

– Нам нужны от тебя лишь подробности о «Дядюшке Римусе», какие ты сможешь добыть.

– А Иван хотел много больше. Он мне угрожал.

– Иван уехал. Забудь о нем.

– Вам будет куда лучше без меня.

– Нет. Лучше будет Мюллеру и его дружкам, – сказал Борис.

Словно маньяк, страдающий депрессией, Кэсл выбросил из себя то, что в нем набухало, нарыв прорвался, и он почувствовал безграничное, никогда прежде не испытанное облегчение.

Теперь настала очередь идти к «Путешественникам», и сэр Джон Харгривз чувствовал себя здесь, где он был членом правления, совсем как дома – не то что в клубе «Реформа». Погода стояла более холодная, чем в тот день, когда они в последний раз обедали с Персивалом, и он не видел оснований идти разговаривать в парк.

– О, я знаю, о чем вы думаете, Эммануэл, но все тут слишком хорошо вас знают, – заметил он доктору Персивалу. – Никто не станет подсаживаться к нам за кофе. Всем теперь уже известно, что вы говорите только о рыбе. Кстати, как вам понравилась копченая форель?

– Немного суховата по сравнению с той, что подают в «Реформе», – сказал доктор Персивал.

– А ростбиф?

– Не пережарен немного?

– Вам невозможно угодить, Эммануэл. Возьмите сигару.

– Если только это настоящая гаванская.

– Конечно.

– Интересно, можно их достать в Вашингтоне?

– Сомневаюсь, чтобы detente распространилась на сигары. В любом случае приоритет за лазером. Какая это все игра. Эммануэл. Иной раз я жалею, что я не в Африке.

– Не в старой Африке.

– Да. Вы правы. Не в старой Африке.

– Она навсегда исчезла.

– Я не так уж в этом уверен. Наверно, если мы уничтожим весь остальной мир, дороги снова зарастут травой и все новые роскошные отели рухнут, вернутся джунгли, племенные вожди, врачеватели-колдуны, – кстати, в Северо-Восточном Трансваале все еще есть королева дождей.

– Вы и о Вашингтоне собираетесь им это говорить?

– Нет. Но я без восторга буду говорить о «Дядюшке Римусе».

– Вы против?

– Штаты, мы и Южная Африка – такой союз просто не укладывается в голове. И тем не менее операция будет осуществляться, потому что Пентагон за неимением настоящей войны хочет играть в военные игры. Словом, я оставляю здесь Кэсла играть в эту игру с их мистером Мюллером. Кстати, он отбыл в Бонн. Надеюсь, уж Западная-то Германия не участвует в этой игре.

– А как долго вы будете отсутствовать?

– Надеюсь, не более десяти дней. Не люблю я вашингтонский климат – во всех смыслах этого слова. – И Харгривз с довольной улыбкой стряхнул с сигары наросший пепел.

– Сигары доктора Кастро, – сказал он, – нисколько не хуже сигар сержанта Батисты [имеется в виду диктатор Батиста, свергнутый в результате кубинской революции 1 января 1959 г., во главе которой стоял Фидель Кастро].

– Жаль, что вы уезжаете как раз в тот момент, Джон, когда рыбка, похоже, у нас на крючке.

– Я вполне доверяю вам вытащить ее без моей помощи… кстати, это может оказаться всего лишь старый сапог.

– Не думаю. Старый сапог сразу узнается по весу.

– Словом, я спокойно оставляю это в ваших руках, Эммануэл. И конечно, в руках Дэйнтри тоже.

– А что, если мы не придем к единому мнению?

– В таком случае решение – за вами. Вы будете выступать моим заместителем в этом деле. Но ради всего святого, Эммануэл, не предпринимайте никаких опрометчивых шагов.

– Я веду себя опрометчиво только в моем «ягуаре», Джон. Когда я ловлю рыбу, то проявляю величайшее терпение.

Поезд Кэсла прибыл в Беркхэмстед с опозданием на сорок минут. На линии где-то за Трингом шли ремонтные работы, и когда Кэсл наконец вошел в свой кабинет, ему показалось там необычно пусто. Дэвиса не было, но это не могло объяснить ощущения пустоты: Кэсл часто сидел один в комнате – Дэвис то обедал, то выходил в уборную, то отправлялся с Синтией в зоопарк. Лишь полчаса спустя Кэслу попалась на глаза записка от Синтии в его корзинке «Для входящих»: «Артуру нездоровится. Полковник Дэйнтри хочет вас видеть». С секунду Кэсл не мог понять, кто такой, черт подери, Артур: он не привык называть Дэвиса иначе как Дэвис. «Это что же, – подумал он, – Синтия, значит, начинает уступать долгой осаде? Поэтому она назвала Дэвиса по имени?» Он позвонил ей и спросил: