Грэм Грин - Наш человек в Гаване

Уормолд и его клиент сидели в маленькой душной комнате. Открытая дверь выходила в патио [19], где росла пальма и стояла водопроводная колонка, но снаружи было так же жарко, как и в доме. Они сидели друг против друга в качалках, раскачиваясь вперед и назад, вперед-назад и поднимая небольшой ветерок.

В торговле застой — вперед-назад, — никто в Сантьяго не покупает электроприборов — вперед-назад, — к чему они? — вперед-назад. Тут, как нарочно, погасло электричество, и они продолжали качаться в темноте. Качнувшись не в такт, они слегка стукнулись головами.

— Простите.

— Виноват.

Вперед-назад-вперед…

Кто-то скрипнул стулом в патио.

— Это ваша жена? — спросил Уормолд.

— Нет. Там не должно быть никого. Мы одни.

Уормолд качнулся вперед, качнулся назад, снова качнулся вперед, прислушиваясь к тому, как кто-то, крадучись, ходит по двору.

— Да, конечно.

Он ведь был в Сантьяго. В любом доме здесь мог скрываться беглец. Лучше всего было ничего не слышать, ну, а ничего не видеть было совсем просто даже тогда, когда опять загорелся неверный свет и нити накала замерцали бледным желтоватым сиянием.

По дороге в гостиницу его остановили двое полицейских. Они спросили, что он делает так поздно на улице.

— Но ведь сейчас только десять часов, — заметил он.

— Что вам нужно в десять часов на улице?

— Но ведь комендантский час не объявлен.

Внезапно один из полицейских без всякого предупреждения хлестнул его по лицу. Уормолд был скорее удивлен, чем рассержен. Он принадлежал к людям, уважающим закон: полиция была для него естественной защитницей; схватившись рукой за щеку, он спросил:

— Господи, что же это вы делаете?

Второй полицейский ударил его в спину так, что он едва удержался на ногах. Шляпа его скатилась в канаву, в самую грязь.

— Отдайте мне шляпу, — сказал он, но его ударили снова.

Он начал было что-то говорить о британском консуле, и ему дали такого пинка, что он отлетел на другую сторону мостовой и чуть было не упал. Затем его втолкнули в какую-то дверь, и он очутился у стола, за которым спал полицейский, положив голову на руки. Он проснулся и заорал на Уормолда; «свинья» было самым мягким из его выражений.

Уормолд сказал:

— Я британский подданный, моя фамилия Уормолд, мой адрес в Гаване: Лампарилья, 37. Возраст — сорок пять лет, разведен с женой. Я хочу позвонить консулу…

Человек, обозвавший его свиньей и носивший на рукаве нашивки сержанта, приказал ему предъявить паспорт.

— Не могу. Он у меня в гостинице, в портфеле.

Один из тех, кто его задержал, сказал со злорадством:

— Обнаружен на улице без документов.

— Обыщите его, — сказал сержант.

Они извлекли его бумажник, открытку к доктору Гассельбахеру, которую он позабыл опустить, и маленькую бутылочку виски «Старый дед», купленную в баре гостиницы. Сержант долго изучал бутылочку и открытку.

— Зачем вы носите с собой эту бутылку? — спросил он. — Что в ней такое?

— А что в ней может быть?

— Мятежники делают из бутылок гранаты.

— Но не из таких же маленьких бутылочек!

Сержант вытащил пробку, понюхал и вылил несколько капель себе на ладонь.

— Похоже на виски, — сказал он и принялся за открытку. — Почему вы поставили крест на открытке?

— Это окно моей комнаты.

— Зачем вам понадобилось показывать окно вашей комнаты?

— А почему бы нет? Просто… ну, все так делают, когда путешествуют.

— Вы хотели, чтобы кто-то забрался к вам в окно?

— Конечно, нет.

— Кто такой доктор Гассельбахер?

— Старый друг.

— Вы ждете его в Сантьяго?

— Нет.

— Так зачем же вам надо показывать ему, где ваша комната?

Уормолд начал усваивать истину, так хорошо известную всем преступникам мира, — человеку, облеченному властью, невозможно что бы то ни было объяснить. Он дерзко заявил:

— Доктор Гассельбахер — женщина.

— Женщина-врач! — неодобрительно воскликнул сержант.

— Нет, доктор философии, очень красивая женщина.

Он описал в воздухе два полушария.

— И она приедет к вам в Сантьяго?

— Нет, нет. Но вы-то знаете женщин, сержант. Им хочется видеть, где спит их мужчина.

— Вы ее любовник? — Атмосфера начала проясняться. — А все-таки это не объяснение, зачем вы шатаетесь ночью по улицам.

— Но нету же закона…

— Закона нет, но люди осторожные сидят дома. По ночам бродят только злоумышленники.

— Мне не спалось — я мечтал об Эмме.

— О какой Эмме?

— О докторе Гассельбахер.

Сержант произнес с расстановкой:

— Тут что-то не так. У меня на это нюх. Вы говорите неправду. Если вы любите Эмму, почему вы приехали в Сантьяго?

— Ее муж нас подозревает.

— У нее есть муж? No es muy agradable [20]. Вы католик?

— Нет.

Сержант взял со стола открытку и снова принялся ее изучать.

— Крест на окне вашей спальни — это тоже не очень красиво. Как она объяснит это мужу?

Уормолд быстро сообразил:

— Ее муж слепой.

— Опять некрасиво. Совсем некрасиво.

— Стукнуть его еще разок? — спросил один из полицейских.

— Погоди. Я сначала его допрошу. Вы давно знакомы с этой женщиной, Эммой Гассельбахер?.

— Неделю.

— Неделю? Все, что вы говорите, очень некрасиво. Вы протестант и распутник. Как вы познакомились с этой женщиной?

— Нас познакомил капитан Сегура.

Рука сержанта, державшая открытку, застыла в воздухе. Уормолд услышал, как у него за спиной крякнул полицейский. Все долго молчали.

— Капитан Сегура?

— Да.

— Вы знаете капитана Сегуру?

— Это приятель моей дочери.

— А, так у вас есть дочь. Вы женаты. Это некр… — начал было он снова, но его прервал один из полицейских:

— Он знаком с капитаном Сегурой.

— Почем я знаю, что вы не врете?

— Позвоните ему и проверьте.

— Пройдет несколько часов, прежде чем я дозвонюсь до Гаваны.

— Ночью мне из Сантьяго все равно не уехать. Я подожду в гостинице.

— Или в одной из камер здесь, в участке.

— Не думаю, чтобы капитану Сегуре это очень понравилось.

Сержант задумался уже всерьез, продолжая одновременно разглядывать содержимое бумажника. Потом он приказал одному из полицейских проводить Уормолда в гостиницу и посмотреть его паспорт (сержант явно рассчитывал спасти таким путем свой престиж). Они дошли до гостиницы в неловком молчании, и только в постели Уормолд вспомнил, что открытка к доктору Гассельбахеру так и осталась на столе у сержанта. Он не придал этому никакого значения — утром пошлет другую. Как поздно человек начинает постигать все хитросплетения жизни, где иногда даже открытка может сыграть важную роль, и понимать, что нет такой мелочи, которой можно было бы пренебречь. Через три дня Уормолд сел в автобус и поехал назад в Санта-Клару; его «хилмен» был готов, и он добрался до Гаваны без всяких приключений.