Грэм Грин - Почетный консул

– Там есть одна девушка, – говорил он. – Настоящая девушка. Совсем не то, что вы думаете. Мне надо ее еще повидать. В прошлый раз я никуда не годился…

– Да вы и сейчас никуда не годитесь, – сказал Хэмфрис.

– Вы ничего не понимаете! Я просто хочу с ней поговорить. Не все же мы такие похабники, Хэмфрис. В Марии есть благородство. Ей вовсе не место…

– Такая же проститутка, наверное, как и все, – сказал доктор Хэмфрис, откашливаясь.

Доктор Пларр скоро заметил, что, когда Хэмфрис чего-нибудь не одобряет, его сразу начинает душить мокрота.

– Вот тут вы оба очень ошибаетесь, – заявил Чарли Фортнум, хотя доктор Пларр и не думал высказывать какого-либо мнения. – Она совсем не такая, как другие. В ней есть даже порода. Семья ее из Кордовы. В ней течет хорошая кровь, не будь я Чарли Фортнум. Знаю, вы считаете меня идиотом, но в этой девушке есть… ну да, можно сказать, целомудрие.

– Но вы здешний консул, все равно – почетный или какой другой. Вам не подобает ходить в такие притоны.

– Я уважаю эту девушку, – заявил Чарли Фортнум. – Я ее уважаю даже тогда, когда с ней сплю.

– А ни на что другое вы сегодня и не способны.

После настойчивых уговоров Фортнум согласился, чтобы его усадили в автомобиль доктора Пларра.

Там он какое-то время мрачно молчал: подбородок его трясся от толчков машины.

– Да, конечно, стареешь, – вдруг произнес он. – Вы человек молодой, вас не мучают воспоминания, сожаления о прошлом… Вы женаты? – внезапно спросил он, когда они ехали по Сан-Мартину.

– Нет.

– Я когда-то был женат, – сказал Фортнум, – двадцать пять лет назад, теперь уже кажется, что с тех пор прошли все сто. Ничего у меня не вышло. Она была из тех, из умниц, если вам понятно, что я хочу этим сказать. Вникнуть в человеческую натуру не умела. – По странной ассоциации, которой доктор Пларр не смог уловить, он перескочил на свое теперешнее состояние. – Я всегда становлюсь куда человечнее, когда выпью больше полбутылки. Чуть меньше – ничего не дает, а вот чуть больше… Правда, надолго этого не хватает, но за полчаса блаженства стоит потом погрустить.

– Это вы говорите о вине? – с недоумением спросил доктор Пларр.

Ему не верилось, что Фортнум может так себя ограничивать.

– О вине, виски, джине – все равно. Весь вопрос в норме. Норма имеет психологическое значение. Меньше полбутылки – и Чарли Фортнум одинокий бедняга, и одна только «Гордость Фортнума» у него для компании.

– Какая гордость Фортнума?

– Это мой гордый, ухоженный конь. Но хотя бы одна рюмка сверх полбутылки – любого размера, даже ликерная, важна ведь определенная норма, – и Чарли Фортнум снова человек. Хоть ко двору веди. Знаете, я ведь раз был на пикнике с королевскими особами, там, среди руин. Втроем выпили две бутылки и здорово, надо сказать, повеселились. Но это уже из другой оперы. Вроде той, про капитана Изкуиердо. Напомните мне, чтобы я вам как-нибудь рассказал про капитана Изкуиердо.

Постороннему было трудно уследить за ходом его ассоциаций.

– А где находится консульство? Следующий поворот налево?

– Да, но можно с тем же успехом свернуть через две или три улицы и сделать маленький круг. Мне, доктор, с вами очень приятно. Как, вы сказали, ваша фамилия?

– Пларр.

– А вы знаете, как меня зовут?

– Да.

– Мейсон.

– А я думал…

– Так меня звали в школе. Мейсон. Фортнум и Мейсон ["Фортнум и Мейсон" – известный гастрономический магазин в Лондоне], близнецы-неразлучники. Это была лучшая английская школа в Буэнос-Айресе. Однако карьера моя там была далеко не выдающейся. Вернее сказать, я ничем не выдавался… Удачное слово, правда? Все было в норме. Не слишком хорош и не слишком плох. Никогда не был старостой и прилично играл только в ножички. Официально я там признан не был. Школа у нас была снобистская. Однако директор, не тот, которого я знал, тот был Арден, мы звали его Вонючкой, нет, новый директор, когда я был назначен почетным консулом, прислал мне поздравление. Я, конечно, написал ему первый и сообщил приятную новость, так что ему неудобно было игнорировать меня совсем.

– Вы скажете, когда мы подъедем к консульству?

– Да мы его, дорогой, проехали, но какая разница? У меня голова уже ясная. Вы вон там сверните. Сперва направо, а потом опять налево. У меня такое настроение, что я могу кататься хоть всю ночь. В приятной компании. Не обращайте внимания на знаки одностороннего движения. У нас дипломатические привилегии. На машине номер К. Мне ведь не с кем поговорить в этом городе, как с вами. Испанцы. Гордый народ, но бесчувственный. В этом смысле совсем не такой, как мы – англичане. Нет любви к домашнему очагу. Шлепанцы, ноги на стол, стаканчик под рукой, дверь нараспашку… Хэмфрис парень неплохой, он ведь такой же англичанин, как мы с вами… а может, шотландец? Но душа у него менторская. Тоже удачное словечко, а? Вечно пытается меня перевоспитать в смысле морали, а ведь я не так уж много делаю дурного, дурного по-настоящему. Если я сегодня слегка нагрузился, значит, не тот был стакан. А как ваше имя, доктор?

– Эдуардо.

– А я-то думал, что вы англичанин!

– Мать у меня парагвайка.

– Зовите меня Чарли. Не возражаете, если я буду звать вас Тед?

– Зовите, как хотите, но ради Христа скажите наконец, где ваше консульство?

– На углу. Но не думайте, будто это что-то особенное. Ни мраморных вестибюлей, ни люстр, ни пальм в горшках. Всего-навсего холостяцкое жилье – кабинет, спальня… Обычное присутственное место. Это все, чем наши чинуши меня удостоили. Никакого чувства национальной гордости. Трясутся над каждым грошом, а сколько на этом теряют? Вы должны приехать ко мне в поместье, там мой настоящий дом. Почти тысяча гектаров. Точнее говоря, восемьсот. Лучшее матэ в стране. Да мы можем хоть сейчас туда съездить, отсюда всего три четверти часа езды. Хорошенько выспимся, а потом дернем для опохмелки. Могу угостить настоящим виски.

– Только не сегодня. У меня утром больные.

Они остановились возле старинного дома в колониальном стиле с коринфскими колоннами; в лунном свете ярко белела штукатурка. С первого этажа свисал флагшток, и на щите красовался королевский герб. Чарли Фортнум, нетвердо стоя на ногах, посмотрел вверх.

– Верно, по-вашему? – спросил он.

– Что верно?

– Флагшток. Кажется, он торчит чересчур наклонно.

– По-моему, в порядке.

– Жаль, что у нас такой сложный государственный флаг. Как-то раз, в день тезоименитства королевы, я вывесил его вверх ногами. Мне казалось, что чертова штука висит как следует, а Хэмфрис обозлился, сказал, что пожалуется послу. Зайдем, выпьем по стаканчику.

– Если вы доберетесь сами, я, пожалуй, поеду.

– Имейте в виду, виски у меня настоящее. Получаю «Лонг Джон» из посольства. Там предпочитают «Хэйг». Но «Лонг Джон» бесплатно выдает к каждой бутылке стакан. И очень хорошие стаканы, с делениями. Женская мера, мужская, шкиперская. Я-то, конечно, считаю себя шкипером. У меня в имении дюжины этих стаканов. Мне нравится название «шкипер». Лучше, чем капитан – тот может быть просто военным.