Юрий Мухин - Три еврея

— …Я бросился к Топильскому помочь, — продолжал Матвиенко, — но он мне закричал: «Валера, не подходи, я под напряжением!»

Объясню ситуацию. Топильский ошибочно решил, что коснулся какого-то элемента, находящегося под электрическим напряжением (а на эту площадку выходят находящиеся под напряжением концы кожухов печных электродов). И, соответственно, Топильский решил, что его сбил с ног удар электрического тока и что токопроводящий элемент все еще касается его. Исходя из этой ошибки, он мгновенно оценил, что если сейчас Матвиенко дотронется до него, то и Матвиенко ударит током, причем свойства таких электротравм таковы, что последнему достается больше, чем первому. И в это мгновение Топильский не запаниковал и подумал не о том, как спасти собственную жизнь, а о том, как спасти жизнь Матвиенко… Снимаю перед Петром Васильевичем шляпу! Это совершенно мужественное поведение.

Я в те годы работал над теорией управления людьми, и среди многих ее тогдашних тупиков был и такой тупичок. Я уже видел, что бюрократа делает бюрократом страх, но я полагал, что это тот самый страх, который вызывает у нас инстинкт самосохранения. Когда я услышал о случае с Топильским и еще не знал подробностей, то не придал значения. (Топильский, как и полагается производственнику, чтобы не подводить коллег-актюбинцев, согласился скрыть эту производственную травму, выдав ее за бытовую.) Но когда Матвиенко рассказал мне подробности, то меня ошарашило: Топильский был для меня эталоном бюрократа и вдруг осмысленное действие в условиях непосредственной опасности для жизни!

Значит, что-то в моих построениях о трусости бюрократа не то, — подумал я. Действительно, бюрократом движет страх, однако нужно уточнять, что это, да, может быть, и страх, вызываемый инстинктом самосохранения, но типичный для бюрократа страх вызывается другой причиной — его некомпетентностью. Это страх показать начальству и людям эту самую свою некомпетентность и этим дискредитировать себя.

Раз уж я заговорил о своих последующих исследованиях бюрократизма и принципов управления людьми, то скажу, что чем больше я узнавал об этом, то тем больше недоумевал над тем, что Топильского рискнули назначить директором «по блату». Дело в том, что должность директора завода, как и вообще любая должность, которая отвечает за дело — за нужный людям результат — это должность не для «блатных». Если тебя как «блатного» назначают директором завода, из ворот которого каждый день должны выкатываться 50 вагонов с готовой продукцией, и ты работаешь в этой должности, и эти 50 вагонов действительно выкатываются, то ты не «блатной», какие бы родственники или мафия тебя на эту должность ни поставили, — ты удачное кадровое назначение. Поставить директором завода человека, который не способен работать — это самоубийство для его прямого начальника, да и для вышестоящих тоже, без которых это назначение не состоится. Ведь «блатной» либо завалит дело, за которое этот начальник тоже отвечает, либо ему самому за этого дурака придется работать.

Должность «блатных» — это журналисты, академики, ученые, директора различных институтов, члены различных аппаратов управления, начальники и члены контрольных органов, прокуроры и судьи — все те, у которых результаты работы имеют вид бумаги с написанным текстом. Вот тут «блатной» в самый раз! Нужную бумагу за него кто-нибудь напишет, даже если он такой тупой, что сам этого не освоит, а реальной ответственности нет: «гуляй рванина»! Но должность директора завода, повторю, не для «блатного» — на ней нужно и знать работу, и работать. Поэтому, только прочитав воспоминания Друинского, я смог сформировать версию того, как Петруша оказался нашим директором.

Для этого надо понять, что вот эта необходимость обязательно давать продукцию и обеспечивать зарплатой вверенных тебе людей довлела над советской промышленностью настолько, что в ее высших органах управления в Москве все ключевые должности занимали только бывшие директора заводов. По крайней мере, я видел это в Минчермете СССР: заместители министров, начальники управлений, главков, главные инженеры — все до Москвы были директорами заводов на периферии. Главные специалисты Минчермета практически все были главными инженерами заводов. Для того чтобы просто устроиться на работу в Москве, нужна была прописка, но чтобы устроиться на высокую должность, скажем, заместителя министра или начальника главка, нужно было поработать на периферии, стать там директором завода, подержать вверенный завод какое-то время в лучших, а уж потом тебе дадут желанную должность в Москве. Поэтому если вы хотели, чтобы ваше протеже стало, к примеру, заместителем министра, вам нужно было послать его на какой-нибудь завод за директорским стажем.

Реально это кажется невозможным по вышесказанной причине — если «блатной» загубит завод, то загубит и тебя, рекомендовавшего «блатного». Поэтому мне и был непонятен случай с Топильским. Однако есть обстоятельство, которое может обеспечить такую возможность: а если на этом заводе уже есть человек, который работает как директор, и если «блатного» назначить директором к этому человеку, то что получится? Ведь тот человек будет продолжать успешно руководить заводом, а твой «блатной» будет вешать на грудь ордена, пока ты не переведешь его в Москву.

Эта версия пришла мне в голову вот по какой причине. Когда я приехал на завод, Топильский работал директором уже пятый год и, кстати, уже успел получить и орден. Но старожилы завода еще прекрасно помнили и предыдущего директора — Боровиченко. Я, разумеется, спрашивал, за что Боровиченко сняли, чтобы заменить его придурком, но все недоумевали: завод не просто успешно строился — он строился с опережением графика, печи успешно вводились в строй и выходили на проектную мощность. Почему сняли Боровиченко, никто не понимал. Однако в воспоминаниях была и другая особенность — в связи с собственно заводом Боровиченко никто не вспоминал, поскольку в рассказах постоянно присутствовал Друинский: «Друинский распорядился… Друинский вызвал… Друинский приехал…» И самого Боровиченко связывали только с городскими спортивными командами и с городскими спортивными сооружениями, а к моему приезду в городе не было только крытого хоккейного поля, а так все было — и полностью оборудованный стадион, и хоккейный корт, и спортивный техникум.

1966 год. М.И. Друинский и В.В. Боровиченко

Тут надо сказать, что на Актюбинском заводе ферросплавов, откуда приехал Боровиченко, все были традиционно шизанутыми на спорте, достаточно сказать, что директор этого завода Сорокин играл за заводскую сборную по футболу чуть ли не до пенсии. Но, как я понял, Боровиченко был «фанатом нового типа», и речь шла уже не о том, чтобы все работники завода в свободное от работы время занимались спортом. Боровиченко организовывал «профессиональный» спорт, т. е. речь шла не о массовости, а о создании команд из спортсменов, для которых спорт — это профессия. Их принимали на завод на рабочие должности, платили зарплату, а они только тренировались и играли. (Не только спортсменов, но и всех, кто числится подобным образом за цехами, называли «подснежниками».) Боровиченко, как я понял, задумал сделать из Ермака Нью-Васюки — столицу, по меньшей мере, советского спорта. К моему приезду все начинания Боровиченко уже были разрушены, даже хоккейный корт уже разрушался, основная часть приглашенных спортсменов разъехалась, но многие остались жить в Ермаке и работать на заводе. К примеру, Володя Коробков — футболист, Вася Недайборщ, которого сманили, как мне помнится, из одесского «Черноморца», и который играл в заводской футбольной команде вратарем — «ловухой», как он сам говорил. Он окончил институт и впоследствии был начальником цеха. Боровиченко восхищались, что в хоккейную команду он одно время пригласил играть даже Полупанова, в свое время выдающегося советского хоккеиста и члена сборной СССР.