Юрий Мухин - Три еврея

А посему болтовню нынешних «демократов» о том, что, дескать, в СССР начальству нельзя было противостоять, нужно отбросить как глупую пропаганду — можно было. И я приведу два примера того, чем именно можно было в те годы сломать очень большую силу, даже не имея того авторитета, который имел Друинский.

Выше я писал, что прокуратура, в раже отчитаться в своей борьбе в области техники безопасности, незаконно обвинила, а суд неправосудно осудил 23 инженерно-технических работников нашего завода, и что я какого-то черта полез защищать своих товарищей и ходил с этим вопросом к прокурору города.

После разговора с ним я очень разозлился и решил написать по этому вопросу коллективное письмо. Да, я помнил, что в свое время за написание такого письма меня выкинули из Днепропетровска в Казахстан, ну и что? Я ведь хохол, положение обязывает действовать по присказке «битому неймется». Но, строго говоря, и ситуация была другая, и я, полагаю, стал умнее. Я сел и написал объемный текст, в котором рассмотрел все случаи неправосудного осуждения, показал, как прокуратура фабрикует уголовные дела против заведомо невиновных, и каково участие в этих делах Госгортехнадзора.

Подписал сам и пошел к своему другу, начальнику цеха № 4 А.И. Скуратовичу. Тот прочел и, ни слова не говоря, подписал.

Потом пошел к Юре Ястребову, начальнику второго цеха, тот тоже пописал. Потом пошел к остальным начальникам цехов, и чем больше становилось подписей, тем быстрее они подписывали, даже не читая — люди не хотели оставаться вне коллектива. Затем обошел главных специалистов и в итоге получил документ, подписанный всем высшим звеном управленцев завода. К директору и главному инженеру не ходил, чтобы их не обвинили, что письмо подготовлено по их заказу. Тем не менее, уверен, что они о моей работе знали, но не препятствовали. Для начала послал это письмо в обком партии, и дней через пять нас собрали в актовом зале.

В президиуме был прокурор области, председатель областного Госгортехндазора и второй секретарь обкома партии, который начал с того, что партия взяла курс на снижение травматизма и т. д. и т. п. То же продублировал и Госгортехнадзор, прокурор молчал. Наступила пауза, и стало ясно, что кому-то нужно что-то сказать из зала, поэтому все стали бросать взгляды в мою сторону. Пришлось встать и с места сказать, что мы, заводские работники, и сами подвергаем себя опасности больше, чем сидящие в президиуме, и травмируемые работники нам ближе, чем им. Так что не нужно вопрос уводить в сторону — мы не против партии и не против снижения травматизма, мы против неправосудного осуждения наших товарищей, и в нашем письме внятно написано именно об этом. Я задал тон ответов, и после меня начальники цехов довольно дружно поддержали это требование. Было видно, что от этого напора президиуму стало не по себе — он действительно убедился, что коллектив в этом вопросе сплочен. Второй секретарь подвел итог совещанию ничего не значащим повторением слов о заботе партии, и совещание закончилось как бы ничем. Но!

Но прокурора города сняли с должности, а Госгортехнадзору «всунули по самое не могу». И ситуация изменилась коренным образом — прокурорский беспредел полностью прекратился, и я даже не помню ни одного случая осуждения наших работников после этого нашего письма.

Интересно сравнение: почему у меня во времена студенчества с коллективным письмом ничего не вышло, а на заводе получилось? Тут два важнейших момента, которые всем, кто пробует бороться за людей, нужно понимать.

Во-первых. В институте цель моего первого письма, по сути, не очень волновала тех выпускников, кого я просил это письмо подписать, поскольку все они были уверены, что устроятся там, где хотят, и без распределения, более того, их подпись под письмом могла им навредить. А в данном случае все начальники цехов были, безусловно, заинтересованы в том, чтобы не быть осужденными без вины.

Но еще более важным является другое. В первом случае я был лично заинтересован в цели письма и поэтому был уязвим: про меня легко было говорить, что Мухин, сукин сын, за государственный счет окончил институт, а теперь не хочет отдать свой долг и отработать там, где нужны специалисты — в Казахстане. И, дескать, поэтому он воду и мутит. А в данном случае, хотя осуждали и начальников цехов, и специалистов, но главный удар прокуратура и Госгортехнадзор наносили по мастерам и начальника смен, посему у нас, начальников, подписавших письмо, была прочная позиция людей, действующих во благо общих интересов. Если говорить в принципе, то наше письмо нельзя было свести к нашим личностям. Это надо понимать очень четко: повторю, ваш противник не должен иметь возможность свести дело, за которое вы боретесь, к дефектам вашей личности, то есть не должен получить возможность утверждать, что будь на вашем месте другой человек, то и дела не было бы. И в конфликте Друинского и Топильского это надо помнить в первую очередь.

Я описал один прием того, как можно было ломать противостоящую тебе силу — прямо через партийные органы. Но можно было выйти на них еще более эффективным способом — через прессу.

Многие читатели, надо думать, считают, что раз сегодня автор, к примеру, Мухин может говорить в газете «Дуэль» или в своих книгах о чем угодно, скажем, о том, что Ельцин сдох в 1996 году и вместо него были двойники, то это и есть свобода слова. Но разве в СССР люди не могли говорить свободно о чем угодно? На кухне. Не могли орать во всю глотку: «Долой Брежнева!»? В лесу. Могли. Да, — скажете Вы, — но на кухне и в лесу их слушали несколько их товарищей и все.

А кто сегодня слышит «Дуэль», кроме ее читателей? Велика ли разница в слушателях, чтобы так радоваться? Те, кто сегодня так радуются, не понимают сути свободы слова — нет и не бывает свободы слова без ОБЯЗАННОСТИ СЛУШАТЬ!

И именно нынешние «демократы» подменили эти понятия, именно при них в прессе началась болтовня ради болтовни, именно при них государственные органы получили право не реагировать на то, что пишет пресса. «Демократы» уничтожили в СССР обязанность слушать и этим уничтожили свободу слова. До них было не так. Да, действительной свободы слова и тогда не было, но обязанность слушать — была! Так вот мой личный пример использования прессы для борьбы с тогдашними «сильными мира».

В середине 80-х наш завод во главе с Донским становился на ноги, появилась возможность с нашего завода кое-что взять, и масса чиновников стала показывать нам, насколько они значительные люди и что мы обязаны их очень сильно любить и не отказывать им в их личных просьбах. Мы и не отказывали, но этим людям хотелось чувствовать себя у нас, как в своей кладовке. Веселая это была компания — от прокурора города до директора банка. Последний учудил такое, что у меня кончилось терпение. Мы, по инструкции ВЦСПС, обязаны были бесплатно раздавать в горячих цехах чай и делали это, как и остальные заводы, десятки лет. Но в инструкции было написано «бесплатно доставлять в цеха чай». И директор банка прекратил оплату магазинам наших счетов за чай на том основании, что речь, дескать, идет только о бесплатной доставке чая в цеха, а рабочие на рабочих местах должны покупать его за наличные.