Катя Ланге-Мюллер - Животная любовь

Детектив обтер рукавом сиденье стула, что-то не очень увесистое плюхнулось на пол.

— Прошу выложить на стол украденное и сесть сюда, — сказал он и устроился по другую сторону верстака, возле лампы.

Он достал из пиджака пачку сигарет:

— Вы курите?

— Курю, но предпочитаю свои. — Вместе со свечами я положила на стол свои, дешевые и без фильтра, и, почувствовав, что прихожу в себя, что голос у меня перестал дрожать, добавила, изо всех сил стараясь говорить хамским тоном: — Возьмите лучше мои — или нет, вам, наверное, не положено, вдруг я их тоже украла.

Магазинный детектив склонил голову набок и посмотрел на меня — озабоченно, почти с грустью, даже как-то виновато:

— Я все понимаю, вы так молоды, вы не хотите, чтобы из-за дюжины каких-то там вонючих свечей вся ваша жизнь покатилась к чертовой матери, но ведь об этом вы могли подумать заранее.

— Конечно, главное, чтобы у вас все было в порядке, и потом, после всего этого, вы спокойненько отправитесь домой, к своей мамочке… — Я смолкла, почувствовав, что взяла какой-то неверный тон. Смутившись, я стала шарить по карманам в поисках спичек, а в носу и в глазах опять что-то подозрительно защекотало.

Детектив поднес огонь сначала мне, потом себе. От желтого, пахнущего бензином пламени его походной зажигалки на мгновение повеяло уютом.

— А давайте зажжем еще такую вот желтенькую свечу! — сказала я, пытаясь рассмеяться.

— Вот она, воспитанная современная молодежь. Одно сплошное легкомыслие.

Он стряхнул пепел прямо на колбасу и как-то зигзагами пододвинул ко мне коробку, словно это была не коробка, а игрушечный автомобильчик. Я погасила свою недокуренную сигарету без фильтра, раздавив окурок прямо о буханку, и вытащила себе другую из его пачки. Он снова посмотрел на меня. Его глаза, наполовину скрывшиеся за клубами дыма, смотрели прямо на меня с таким явным, неприкрытым состраданием, что сам он показался мне теперь даже красавчиком, и в душе у меня забрезжила маленькая надежда на спасение, на то, что исход последнего, как я твердо решила, припадка моей клептомании будет, возможно, не самым трагическим.

— Я тоже был когда-то человеком беззаботным — нет, не таким, как вы, нарушить закон я никогда бы не смог, но, поверьте, жизнью я наслаждался вовсю…

«Наслаждался он, видите ли», — подумала я и подалась вперед, заставляя себя следить за выражением его глаз-светлячков, ловить его взгляд, изображая напряженное внимание, — ловить постоянно, и пусть этот мягкий, лучистый взгляд проникает мне в душу.

Отца своего он не знал, мужчины у матери менялись постоянно, а его, единственного своего ребенка, она не любила, и, как только представилась возможность, он с радостью распрощался с родным домом, подрядился сразу на десять лет, и будущее «яснее ясного» открылось перед ним: срочная служба, потом офицерская школа, новый контракт — опять на десять лет, и восемь лет все шло «без сучка, без задоринки», но потом его отправили офицером-инструктором в одну пограничную роту, и с солдатами там у него все было «тип-топ», но вот с одним начальником не сложилось, и тот «пришил ему аморалку», а что его слово значило по сравнению со словом полковника — он и пикнуть не смел, хотя был «абсолютно чист»; так и «положил голову на плаху», и пришлось ему «сделать всем ручкой». За три месяца до окончания первого контракта — «Нет, вы только представьте себе», — сказал он мне — из армии, которая была для него всем, его с позором изгнали.

И магазинный детектив, который под конец стал говорить хрипло, с запинками, провел рукавом пиджака по лицу.

— Поверьте, — сказал он, — уж я-то знаю, как это бывает. Навредить я вам совсем не хочу, даже если вы, в отличие от меня, и вправду совершили проступок. В конце июля меня уволили, а в полицию и проситься не пришлось — взяли без разговоров, и вот я здесь, с сентября, с тех самых пор, как эта стекляшка открылась. Если по службе у меня все будет хорошо, если ни одного, ни малейшего проступка на моем счету не будет, тогда мне, может быть, дадут еще шанс…

Я видела, как моя надежда на спасение то совсем близка, то опять исчезает, кажется — вот-вот ухватишь ее за хвост, ан нет; и действительно, детектив откашлялся:

— Да какое это имеет значение, сейчас речь идет о вас; не бойтесь, сразу-то они вам голову не оторвут. Ну что ж, документ, удостоверяющий личность, кошелек. Я вижу, сумочки у вас нет?

Он вытащил из стопки брошюр бланк протокола, а из нагрудного кармана — шариковую ручку. Я положила рядом со свечами свой паспорт и горстку мелочи и дала волю слезам — а вдруг поможет.

— Извините меня, пожалуйста, — причитала я, — такую кошмарную историю вы рассказали… Конечно же, вы были хорошим, добрым офицером…

Тут я замолчала, потому что презрение, которое я, по крайней мере с того самого момента, когда увидела фотографии солдата, утверждавшего, что он мой отец, питала ко всему военному, заставило меня говорить с такими фальшивыми интонациями, что я забыла, о чем хочу сказать. Сгорая от стыда, я уткнулась лицом в те вещи, которые были передо мной на столе. Вот так я и лежала перед ним, изображая полное отчаяние, и пришла в себя только тогда, когда почувствовала, как он подсовывает свою руку мне под щеку.

— Ну, ну, — сказал он, — вы весь паспорт вымочите.

Я ждала чего угодно, только не этих слов. Я тут же приободрилась, подняла голову, увидела, что детектив тем временем заполнил протокол, и запричитала:

— Почему вы так подло поступаете… меня тут же выкинут на улицу… стыд-то какой… бедная моя старенькая бабушка… делайте со мной всё что хотите, только не это…

Я вскочила, схватила детектива, который тоже привстал, за пиджак и приблизила к нему свое заплаканное лицо.

Детектив положил свои ладони на мои стиснутые кулаки, разжал мне пальцы, оттолкнул меня от себя на расстояние вытянутых рук и снова взглянул на меня, как смотрит укротитель львов на беззубого зверя.

— Еще не все, — сказал детектив, хлопнув ладонью по протоколу, — здесь кое-чего не хватает. Погодите, я вам всё объясню, чтобы вы меня правильно поняли. Помните, куда вы спрятали свечи? Вот, это ведь самый популярный способ. Сюда приходят полячки, ну, не только они конечно, так они берут нижнее белье с полок, идут в туалет, переодеваются, спускают за собой воду, а потом у нас все унитазы засорены, сантехники тоннами из дырок старые лифчики достают.

Слова детектива удивили меня, но это было, скорее, приятное удивление, — мне показалось, что они более чем прозрачно намекали на то, что сейчас произойдет, да я и не против была, я ведь уже давно ожидала чего-то подобного от такого мужчины, как этот; теперь я хоть понимала, в чем дело, вот и хорошо, я хоть успокоюсь, и можно будет в кои-то веки строить дальше наши с ним отношения на принципиально другой, более выгодной для меня основе.