Изабель Фонсека - Привязанность

Она еще раз воспроизвела это сообщение, прислушиваясь к признакам кризиса. Посмотрела на настенные часы: слишком рано, чтобы звонить в Нью-Йорк. Ощутила панику, поднимающуюся к горлу. Я была неверна и убила своего отца. Следующий звонок был от Вик. Хорошая девочка. А потом, чтобы не оставаться в стороне, выступила Филлис: «Привет, милая. Слушай, ты не могла бы мне перезвонить? Хочу кое-что обсудить. Ничего страшного. Привет Марку и моей Вики. Пока, милая. Это Филлис».

Это Филлис . Как будто Джин могла этого не знать. Что происходит? Ей вспомнились те микроинсульты, о которых мать рассказывала ей на Сен-Жаке, и она подумала, была ли такая уж насущная необходимость рассказывать Дэну о биопсии — что ж, ничто прошлой ночью не было насущно необходимым, но по какой-то причине она сожалела об этой интимности так же сильно, как обо всем остальном. Она еще не попробовала ни о чем не сожалеть. Откладывала это до принятия ванны. Еще один звонок, повесили трубку, а потом снова Марк, суббота, 23:48.

«Дорогая, где ты, черт возьми? Пошла-таки на болгарский фильм? Наверно, просто дрыхнешь, везучий щеночек. Я совершенно разбит. Эти гады оказались намного хуже, чем я ожидал, просто кошмар. Пью отчаянно — топлю свое горе. Чувствую себя совершенно ужасно . Ладно, дорогая. Завтра увидимся. Bonne nuit. Schlaffen-sie gut, ja? [61] Спокойной ночи. Выспись хорошенько, ладно? (фр., нем.) Люблю-люблю. Спокойной ночи, невеста моя. Спокойной ночи».

Джин вытащила из кармана Дэнову карту памяти и вставила ее в камеру Марка. Первым шло то же самое изображение, что и на глянцевом ноутбуке у Дэна в квартире. Она нажала на кнопку, чтобы вывести следующую, а фактически предыдущую фотографию, двигаясь обратно во времени и молясь, чтобы ей предстал какой-нибудь тосканский пейзаж. Он не солгал, он действительно не снимал ее лица, но все остальное он поимел от и до. Трудно было увидеть что-то в этом крошечном окошечке, но там, несомненно, была Джин, лежавшая на спине, прикрывая согнутой в локте рукой глаза, а простыня при этом была опущена до колен. О нет, о нет, о нет . Она почувствовала, как мурашки поднялись по ее шее и пробежали по коже головы.

Чтобы сделать эту фотографию, он, должно быть, стоял на кровати, расставив ноги по обе стороны от нее, — ее тело было снято прямо в центре, крупным планом. Голова отсутствовала, словно она была обезглавленным греческим бюстом, руки раскинуты в стороны, за экран, на манер распятия. Когда? Спала ли она вот так, или это он ее уложил ее таким образом? Как она могла так крепко спать? Была одурманена наркотиком? Хотя к чему бы он стал одурманивать ее после … а как, ради вот этого следующего снимка, ему удалось перевернуть ее, не разбудив при этом? Приходится думать, а снимки это подтверждают, что он вроде бы особенно очарован ее тыльной стороной. Век живи, век учись — ей придется сложить о себе совершенно новое представление.

На более ранней фотографии был показан просто ее затылок, снятый сверху: ее волосы кольцами извивались вниз по ее спине, словно торнадо, снятый с огромного расстояния, но в перевернутом виде они походили на тянущуюся к солнцу лозу, медленно пробивающуюся кверху. Голова ее была внизу, затем шли плечи, образуя основание треугольника, обрезанного около вершины на линии талии. С виду можно было подумать, что она молится. Только она не молилась. Следующая фотография, где она снова стояла на четвереньках, запечатлевала бабочку с распахнутыми крыльями, образуемую ее ягодицами, талией и плечами. Музыка! Он поднялся, чтобы поставить ее, волнующую бразильскую музыку, а она, в точном соответствии с его указаниями, не двигалась. Эту позу сменила другая: голова опущена, а сама она напоминает лошадь с глубокой седловиной, стоящую у яслей. Пьяная? Она изучала детали каждого снимка, рассматривая их один за другим, и в то же время старалась не упускать из виду бóльшую картину: картину последствий, к которым могут привести эти образы, сейчас находящиеся в этой камере, но также и в компьютере Дэна, а следовательно, если он того пожелает, во всем мире.

Экран заполнила следующая фотография Джин: она была снята сверху, но также и сзади — созерцательная одноглазая точка зрения, как мог бы сказать Дэн (ее позабавило, как по-товарищески он относился к своему члену, портретируя его в виде обманутого короля-философа). Джин созерцала свою собственную задранную задницу. Что ж, теперь она узнала, как выглядит сзади.

Наконец пришла очередь кого-то еще. На время лишенная способности обдумать то, что увидела, она продолжала просматривать кадр за кадром, механически двигая пальцем.

А, вот и пейзаж. Значит, великий северный Мэпплторп [62] Мэпплторп, Роберт (1946–1989) — американский фотограф, известный своими крупномасштабными, сильно стилизованными черно-белыми портретами, фотографиями цветов и обнаженных мужчин. мог делать и снимки на природе. По-видимому, лыжная прогулка, классический белый пик поднимается над темными тающими нижними склонами, живописный альпийский вид, может быть, это Маттерхорн [63] Маттерхорн — гора в Пенинских Альпах (4,478 м) на границе между Швейцарией и Италией. . Этот черный овал в центре, — возможно, вагончик канатки. Она щелкнула кнопкой. На следующем снимке была изображена в профиль бледная девушка, высовывавшая язык. Боже, это возлюбленная или девушка из шале? По крайней мере, это была не Майя, увидеть которую Джин смутно ожидала. Кожа у нее флюоресцировала, рыжие косички пылали. На кончике языка лежала большая белая клякса — опять снег. Она была втиснута в обтягивающее темное платье без пояса, и руки у нее тоже были темными, черными или коричневыми, словно бы в длинных вечерних перчатках. Джин начинала испытывать нетерпение. Она щелкнула кнопкой.

На следующем снимке та же девушка смеялась, закрыв глаза и подняв плечи, — Боже, это ведь та Ширли из паба, из офиса . Теперь кончики ее косиц были темными. Джин посмотрела пристальнее, но разглядеть все как следует не удавалось, было только видно, что и кисти, и руки, и плечи у нее были сплошь коричневыми, словно ее обмакнули в краску. На следующей фотографии была просто голая Ширли, белая как снег, полностью анфас, бессмысленно улыбающаяся. Без пушистого розового свитера и без коричневого платья ее груди выглядели даже еще крупнее. И с ними было что-то не в порядке — не только то, что одна из них была намного больше другой. Казалось, он сделал что-то с установкой цвета и одарил ее ярко-красными сосками, а может, они были просто измазаны губной помадой. Она боялась, что на следующей фотографии будет рот, покрытый той же помадой, и ощущала себя жалкой, в точности так же, как когда-то с Джиованой. С Дэном она чувствовала себя иначе .