Изабель Фонсека - Привязанность

Но на следующей фотографии снова была Ширли, белая как зефир, снятая со слишком большой выдержкой, — голова у нее была склонена, и пробор казался линией, прочерченной мелом. Что-то такое было у нее между грудей. Банан? Господи . Это было приготовление, или уничтожение, пломбира с сиропом, взбитых сливок, шоколадного соуса и сосков Мараскино. Так что же ей делать?

Джин подумала о той минуте, когда она прочла первое письмо от Джиованы и о своей решимости поговорить с Марком, о том, как эта решимость улетучилась, прежде чем ей представилась такая возможность. Пока он был заперт в сортире. Она заставила себя думать о тех месяцах, что были ею потеряны на «изыскания», о мучительном упражнении, в какой бы пируэт ни пытаться его обратить, к тому же таком старящем , как будто она добровольно приняла на себя его лишние годы. И всего этого неоконченного эпизода — долгого, заразного вымачивания в его грязной воде — можно было бы избежать, если бы она просто призвала его к ответу прямо тогда, в то утро на террасе.

Ни ванны, ни завтрака, ни сна — она позвонит Дэну, немедленно .

Его автоответчик уже заговорил, прежде чем его перебил задыхающийся голос:

— Алло?

Джин не могла не вообразить, что он был с кем-то еще, по какой же другой причине он запыхался бы воскресным утром?

— Мне следует вызвать полицию, — сказала она, не вполне понимая, откуда идут эти слова.

— Тпру! С чего бы тебе этого хотеть? Разве тебе не было хорошо, а, миссис Хаббард?

— Мне было хорошо, Дэн. Мне было очень хорошо. Просто из любопытства, это была твоя идея? Или это предложил мой муж? Устраивая небольшое увеселение — распространяя здоровье. Ладно, куда он отправился на этот уик-энд, скажешь ты мне или нет? Давай, Дэн, теперь между нами, ясное дело, секретов нет.

— Еще раз тпру — что за дела? — Теперь была его очередь говорить с крыши. — Не прошло и часа, как я с ним разговаривал — он сидит в своем Schloß [64] Замке (нем.). , очевидно, погода совсем дрянь — разве он тебе не звонил? А что до прошлой ночи, то, честно говоря, я думал, что это была твоя идея — и к тому же очень хорошая. Перестань, Джин, ты же не рассердилась на самом деле из-за моей маленькой утренней карточки, правда? Благодарственной карточки. Ею я просто хотел поздравить тебя с пробуждением, а вовсе не огорчать. Ты выглядишь… гипнотически. Так и есть, сама знаешь.

Не удержавшись, она спросила:

— Почему ты так тяжело дышишь?

— Хочешь — верь, хочешь — не верь, но я только что пробежал через всю квартиру, чтобы ответить на звонок, — какая-то психованная позвонила мне, когда я только-только начинал дремать. Я не так уж здоров, понимаешь. Ложная реклама.

Это шло вразрез с ее замыслом. Его следовало остановить.

— Как ты мог сделать такое?

— Ох, Джин, если хочешь вернуться и посниматься по-другому, то, хм, я смотрю в свой ежедневник, и вроде бы я свободен, да, как ни странно.

— Как ты мог заниматься этим с Ширли?

— А, Ширли. Она жадновата до ширинки, наша Ширл. Но наша цель — приносить радость.

— Ты — просто скот, — без тени юмора сказала Джин, и, когда она выплевывала эти слова в трубку, у нее сжимались губы и перехватывало горло.

— Мне многие так говорят. Хаббард — то есть мистер Хаббард, — он особенно любит это повторять, но должен признаться, что до сих пор я воспринимал это как комплимент.

— Я хочу, чтобы этих фотографий в твоем компьютере не было.

— Звучит так, словно ты уже стерла их в моем компьютере, миссис Х. Уймись, Джин, все это было совершенно по-доброму. А что до Ширли, так она просто ненасытна. И я не имею в виду не только, что…

— Хватит . Ты когда-нибудь делаешь перерывы?

— По правде сказать, я пытался, но эта сумасшедшая дамочка с островов, что мне звонила, хочет моей головы. Не больше, не меньше.

Она стиснула зубы.

— Слушай, Дэн, боюсь, я немного расстроилась. Уверена, что ты не желал ничего дурного. Но ты не можешь так поступить. Правда, прошу тебя. Пожалуйста. Обещаешь, что все их удалишь?

— Ты здесь босс.

На самом деле — его жена. Он когда-нибудь ее послушает? Она пыталась говорить мягче, но что толку? Дэн сделает, как захочет.

— Послушай, — сказала она. — Прошлой ночью мне было лучше, чем ты можешь себе представить. Нет, ты, наверное, сам это знаешь. А вот остальное просто все для меня портит — просто все перечеркивает.

— Не беспокойся, Джин. Я вовсе не собираюсь тебя доставать. Это было божественно, а ты, по-моему, великолепна. Собственно, я собирался немного вздремнуть, а потом позвонить тебе и пригласить тебя на ленч.

— Ты меня вообще слушаешь? Вот что. Пусть это исчезнет. Если ты мне хоть в какой-то мере друг, то пусть это просто исчезнет, и все.

— Ужасная растрата, вот все, что я могу на это сказать. Слушай, не надо тебе беспокоиться. Да, я сотру эти фотографии. Пусть буду рвать на себе волосы, но сотру полностью. Обещаю.

Джин ему поверила, хотя и не понимала, почему.

— Значит, нам, я полагаю, не понадобится говорить об этом снова, — произнесла она, чтобы его добить. — Все равно на следующей неделе я возвращаюсь на Сен-Жак. Как только получу результаты анализа.

Последний отчаянный выстрел: рак. Пожалуйста, исполни волю умирающей. От Дэна последовало глубокомысленное молчание. Он что, уже забыл? Или расстроился созерцанием ее безгрудого торса с эстетической, даже профессиональной точки зрения? Или предполагалось, что это — скорбное молчание? Если так, подумала Джин, то лучше забудь об этом. Для торжественности, Дэн, ты не создан. Просто чтобы поставить окончательную точку, она добавила:

— Марк так тебя любит. Как сына — или непослушного младшего братца.

— Что ж, а я люблю его, — сказал Дэн без малейшего намека на иронию. — Хотя не совсем так, как тебя.

Лежа в ванне с высоко зачесанными и заколотыми зубной щеткой волосами, Джин смотрела на свое тело, полностью погруженное в воду, за исключением двух островков, плававших в этом прозрачном зеленом море, — в центре каждого из них было по выжившему одиночке. По крайней мере, каждый из них имел для компании другого — пока. Участок, где была сделана биопсия, болел сильнее, чем остальные болезненные участки. Но Джин не обращала внимания на боль.

Закрыв глаза, она стала думать о языке Дэна, властно покрывавшем захваченную в горсть женскую плоть, когда соски ее не были так одиноки, и сквозь нее пробежала дрожь — не судороги и конвульсии прошлой ночи, но змейки быстро наступающей болезни, над которой все той же прошлой ночью насмехалось ее ищущее забытья «Я». Она хотела обследовать другие, нетелесные кровоподтеки — следы от моральной или духовной биопсии, — но как сделать нечто подобное?