Павел Кочурин - Коммунист во Христе

Дмитрию Даниловичу был еще памятен гужевой зимник через Соколье болото. Де-ревенька Каверзино на самом краю болота оставалась жиќвой и после этой войны. Жизнь из нее изгнана теперешним неладом. Так выходит, на нас навалилась еще большая пагуба, чем татаро-монгольское иго… Молва долго держала память о набеге татарове в наши мес-та. Отец Матвей, приходский священник храма Всех Святых, молился за упокой убиенных воителей. Называл имена и павших на Татаровом бугре. Дьяк Акиндий, Марфа Ручейная и они вот, Корины, хранят поминальники с этими именами: Иван, Антон, Игнат, Фаддей… Под каким-то из этих имен был и сам Дмитрий Данилович, оборевая в той своей жизни набег ворога-супостата. Молитвы отца Матвея и не хватает теперь православным миря-нам. Отнята память о твоем родословии — вроде уже умерщвление самого себя заживо. Она, память-то, как бы уже и кончилась на тебе. Но в тебе эту твою память глушили и глушат демиургыны, коих питает скверна, таившаяся в таких вот огреховленных местах, как их Тараров бугор…

А что было по обе стороны Тарарова бугра и Лягушечьего озерца до нашествия та-тарове?.. И как назывался сам этот бугор и озерцо?.. Может именем скитника, старца от-шельника?.. Думалось, что тут, по сторонам бугра была пашня. Пытливый пахарь не мог не распознать благость этой земли. Предки нынешних Кориных и возделывали тут свой клин. Выдирали коренья деревьев и кустарника. Отсюда и фамилия их — Корины. Дедушка Данило и потянулся душой к своему полю за Шелекшей. И хотелось трудом своим чест-ным освободить эту землю от сатанинского наваждению. Повинуясь зову отца, он вот, Дмитрий Данилович, и сотворил тут святое поле. Оно принимает его труд и должно быть ограждеќно от чужих рук… Но вот хорошо ли ныне земле наших предков, прибавилось ли забот о ней и любви к ней?.. И тебе ли она сегодня принадќлежит, пахарь-кормилец?.. Об этом и выспрашивалось с тоской себя. Ему вот, Дмитрию Даниловичу и будущим Кори-ным, предстоит еще выстраќдать свое наследное право хозяина отчей своей земли.

Дом — это весь мир в самом тебе.

1

Надвигались холода. И в уюте дома как бы уже со стороны гляделось на все, что пришлось пережить-перетерпеть за страдную пору. Сброшеќна с плеч понудная работа, за-ставлявшая горбиться. Дмитрий Данилович домом своим считал и свое Данилово поле. Есть теперь у него большая о нем забота, обновляющая его жизнь. Поле его сулит ему, какую ни на есть, а все же свободу. Об этом и думалось и строились новые планы.

В гуще леса за Кузнецовым полем Дмитрий Данилович давно приглядел ядреную осину. И вот в благом настроении помечталось о новой комяге. Мастерить ее надо с лег-ким сердцем. Лучше и не начинать, если нет покоя в себе и мира. А где ему быть, миру-то?.. Но все же что-то уже и проглядывалось и веселило душу. И она взывала руки к за-бытому досужему ремеслу.

Лесника Колосова попросил приберечь ладное дерево. Хотя кто бы на осину нынче позарился. На дрова березы поглаже высматривают. А нет — так и сосну строевую, и елку свалят… Раньше бы такая осина на счету и на глазу у мирян была. Надлежало такое дерево на сходе выпрашивать. Были в Мохове и комяжники, лукошечники. Из осиновой стружки

плели корзинки, шляпки. Колосов сказал Дмитрию Даниловичу:

— Да что ты, Данилыч?.. Кому по уму пережнее ремесличанье… Бери, коли надо.

Такое обидно было слушать о моховцах. Сам Колосов гнул в свое время и зыбки, делал сенные плетни. Мастерил и комяги. И вот на тебе — кому по уму.

Освобожденный от тревог о своем поле, Дмитрий Данилович ощутил в себе побу-жденность, тягу к отдохновенному делу, мужицкому ремеслу. Отправился с "дружбой" в лес к заветной осине.

Взялся морозец, землю прихватило коркой, встала Шелекша. Летели неслышно снежинки из пелены серых облаков. В груди покой, дома уют. Белое поле, лес оголенный, тихий простор и ты в нем вольный.

К осине он ходил по два дня, торопиться не хотелось. Сначала уложил подкладки, куда ей упасть. Осмотрелся, как бы свыкаясь с тем, что этоќму дереву, как и всему на свете, подошел свой срок. На другой день спилил осину. Обрубил сучки, сложил их высокой ку-чей. Подойдут лоќси, зайчишки погложут свежую кору. И медведь мог бы тоже набить этим добром брюхо свое… Затесал комель, вышло вроде полоза. Подсыплет снегу, окреп-нет лед на реке, и он подъедет на тракторе, подцеќпит тросом за комель и отвезет ствол де-рева к дому. Считай дело и начатым.

Лесом через болотняк пошел домой. Давно так нахаживал. И все потому, что был при должности. И вот ныне как бы сам по себе. Колхозный люд в лес, на болото почти уже и не ходит, Отучились. Разве что кто из приезжих городских былое вспомнит. Ягоды — брусника, черника, морошка, гонобобель остаются нетронутыми. Кого-то отпугивал Та-таров бугор, но больше оговоры: поля не убраны, а он по грибы, по ягоды. Припомнят и в чем-то тебя обойдут, чего-то недодадут.

Морозы сковали землю рано. После Октябрьской Дмитрий Данилович приволок осину к дому. Выпилил пятиметровый кряж, остатки ствола разделал, в хозяйстве приго-дится. Комлевой кряж втащили с Иваном лебедкой в мастерскую, поставили на колодки. Вот и работа в зимние вечера. Они ныне тягостные и бездельные. Ни поле пахать, ни луг косить никто тебя не пошлет. А дело свое опять же вроде как и не по закону. Да и леность стала одолевать. О деле мыслей нет и руки дряхлеют. И Божий человек, колхозничек, ста-новится пустосуетным. Чего не хваќтает по дому — можно и спроворить, попросту — украсть. Такое уже дозќволительно, греха нет… А так ли бы надо по природе-то крестьянской? Страдным трудом в лето и осень запасается дом всем необходимым, что дарит земля. Сы-тая зима копит душевные силы. И ты щедр в помыслах, и тянет тебя к привычному досу-жему ремеслу, отрада душе. А нынешний селянин — уже и не крестьянин, не мужик все-умелец. Но и такому ему чего бы дом свой ладно не устроить. Но все становится посты-лым, когќда над тобой свист кнута. И ждешь — огреют им тебя, или пронесет. И уже привы-каешь к такому жданью, как лошадь к узде, пес к поводку… Корины, как могли, глушили в себе эту подавленность. Берегли дом, как тело свое от ушиба. Без такого бережения себя нет покоя. О доме это был завет дедушки, Данила Игнатьича. Сам он как бы и не уходил из своего дома, оставался в нем живым наставником.

2

Стылой осенью и лютой зимой, даже зимогора, свыкшегося со своей беспризорно-стью, влечет уют дома. Огонь от пылающих в печке сухих поленьев — кого не заворожит по вечерам. В этом печном огне вся буйственность природы, укротившейся к зиме, как хмельной гость после праздника. Человек в тех же законах, что и Вселенная. И ему, как и всей земной природе, предназначено в свое время притихать, чтобы взглянуть на Божий мир без упрека и жалоб. За окном темень и стужа, а у тебя избяное тепло и свет. И ты умиротворен при своем тихом деле.