Павел Кочурин - Затылоглазие демиургынизма

— Молодой тракторист, говорун и балагур, вроде как поддразнил бывших единоличников, почти еще и не колхозников:

— Мужику пироги печь и на печи лежать. Ну коровок еще там пасти. Да коли не совсем лень — по рыжики в лес ходить. И радоватьќся такой жизни, кою ему подарили.

Но у самих-то мужиков, как не зубоскаль, возникала не шуточная забота. Куда ни глянь, а ему остается одно — поднять да бросить. Воля-то на свои действа отнимается. На свою матушку кормилицу землицу и гляди вот, как работник на попову выгороду.

Отец в такие разговоры не встревал, но и не унимал говорунов. Угощенья не жалел. День такой один раз бывает. Мать подавала закуски на стол как при дорогих гостях. Дмитрий и сестры глядели из второй половины пятистенка на веселье в доме.

Из всех рассуждений-разговоров выходило — моховцев в сторону, веќрх за трактористами. Молодой учетчик-бригадир разошелся было, насеќдая на трактористов:

— Уж коли начистоту, то нам и не нужна ваша техника и такой поряќдок. Ты отдай нам самим трактор, в собственность, и мы будем за него выплачивать хлебом. А так вы от нас ни за что забираете все с наших полей… Грабиловка, если прямо говорить, тоже раскулачивание, только уже колхоза, а не кулака-единоличника.

Бригадир трактористов тоже разошелся, рыковка подействовала и на него. Кулацкие разговорчики, подрыв МТС и политики Советской власти. Колхозное, вишь, это не твое. А Советской власти и МТС не резон колхозы зорить, бедняцким их делать. Об облегчении труда крестьянина деќло идет…

— По твоему мы кулацкие, — наседал колхозный учетчик на тракториќстов. — А вы тогда кто? Кулацкие работники. Напахали-наковыряли и уехали лапти сушить?.. Кулак сам работника нанимал, а вас кто к нам звал? Без спросу пришли. И подавай вам килограммы на трудодень, а нам остатки, отходы от веялки, граммы. Вам все равно, хоть чертополох на поле, как вот в Большом селе, а подайте чистенькое.

Кладовщик по знаку отца увел учетчика домой. Трактористов отец оставил ночевать у себя.

На другой день разбудил чуть свет:

— Вставайте-ка, ребятки, пора. Раннего пахаря поле любит, — ободќрял он ни как не хотевших просыпаться молодых парней-трактористов. — Если и гульнул вчера, как утром пораньше кобылу в оглобли, дело-то и заспорится.

Ополоснулись у колодца холодной водой, выпили по кружке парного молока, мать уже успела подоить корову, и балагур обрел дар речи.

— Вы и впрямь отец, как поп своих, нанятых работников…

— Хлеб сеем, ребятки!.. Тут земля владычица, она что у попа, что у колхоза, одинаковая. У работников поповых, если и не сознание, то страх был перед попом и Господом Богом. Это вместо совести…

Трактористы молчали. Отец повел их в поле: поглядим на пахоту. Отец взял, как он сказал, для науки, и сына, Дмитрия, может будущего тракториста.

Старик сторож в тулупе дремал на соломе возле костра, охранял "бесова истукана". Очнулся от голосов, спросонок крикнул для порядка:

— Кто такие?.. Не подходи… — поднял с земли ружье.

— На соломке разлегся. Называется сторож государственной техники. Подкрадутся кулаки-вредители, подсыплют соли в бак… А то и сам трактор увезут из-под носа.

Сторож встал, осерчал. Молод еще, чтобы такими разговорами его корить-винить. Сказал:

— Меринов-то таких, на каких раньше пахали и поклажу возили, извеќли нынче. А колхозному одру впору пустую телегу по деревне протащить. Да знаешь ли ты, парень, кто такой кулак?.. В глаза-то его видел?.. А мелешь: кулак, кулак. Я вот сам не видывал его. Не было их у нас. Ладный мужик, кой все сам делает, разве это кулак?..

— А ты, дедушка, контра…

— Да чего контра-то. Сходи коли сам в Большое село… У нас, оно, знамо, не то. Наша любая кобыла ваш трактор хоть за погост уволочет. И не разу не остановится.

— Да он шутит, дедушка, — успокоил сторожа бригадир трактористов, парень постарше и степенней.

Отец тоже превратил все в шутку, сказал: "Дед Артемий — активист, люќбит, чтобы все по справедливости".

Поглядели на вспаханное новое поле, председатель подвел трактористов и прицепщиков к краю поля. Пошли наискосок по вспаханному, пеќрешагивая через бугры и ямины. Парни переглядывались: чего Моховский председатель, усатый Корень замыслил?.. Остановились на другом конце, огляделись. Отец сказал:

— Ну, молодцы хорошие, очи ведели, что руцы сделали… По такой пахоте сеять нельзя. Ровненько, не торопясь, и начните все перепахивать после завтрака. А то вы нас без хлеба оставите… За порчу этоќго поля я бы с каждого из вас взыскал трудодней по десять ваших тракторных, но власти такой нет, хоть и председатель… Вчера мирно потолковали, а тут уж уважьте меня, исполните мою просьбу хозяйскую.

Трактористы стали как вкопанные. Остаток вчерашнего разговора разом выветрился. Балагур, словно клоун, натянул на глаза захватаннќый козырек кепки. Сделал гримасу: "Хитер, мужичек, недаром Корнам зовется". Бригадир нахмурился. Его-то предупреждали о "чудачествах" моховского Корня. Другой тракторист позадористей, в амбицию:

— Везде так пашем, трактор на лошадь. А вы сами велели не глубоко, по вашей земле, на восемнадцать сантиметров.

— Тогда без обиды, дорогие работнички, — вымолвил отец. — Раз трактор пашет хуже лошади, поворачивайте оглобли, будто и не падали. Совестно после такой пахоты кусок хлеба в рот брать. Хлеб-то у нас растет, а не у вас в МТСе.

— Но сначала, хозяин, надо курзук подзаправить, переварить пилюлю, — чтобы стушевать замешательство, встрял в разговор балагур, видя, что бригадир подрастерялся. — А то натощак, после вчерашнего угощения железных коней зазря кнуќтом отходим, не сообразим, что к чему…

Поле было перепахано, а незадачливых трактористов, молва подняла насмех. Моховский Корнь эмтеэсовских работничков сперва пряником поманил, а там ремнем отходил. Выползли наружу и разговоры за стоќлом, и со сторожем в поле…

Подшучивания моховцев над эмтеэсовскими трактористами тут же дошли до Авдюхи-Активиста, Большесельского председателя. А через него и до райкомовского начальства. Отца припугнули. МТС прямая власть над колхозами. Там и свой милиционер есть. Не замедлил пожаловать и представитель райкома. Моховскому Куркулю политику пришили — подрыв Машинно-тракторной станции, опоры Советской власти в деревне.

Зашел Янов Филиппович, ободрил, но и остерег отца, сказал:

— Одной только правдой нам, Игнатьич, оберечься от нелада можно… Но вот как правдой-то жить, коли кривда иногда во спасение тебе. Кривда это сглаз нечистых сил. Правда и забитая поверх всего и всех. И тебя самого обережет, и землю нашу. Ее пуще всего и надо беречь от сглаза и лишнего слова. Защищать успешно там, где и при кривде правду не забывают.