Павел Кочурин - Затылоглазие демиургынизма

В Войну уже, когда сам Миша Качагарин был на фронте, у них с Надей родилась дочь.

Надя на ферме трудилась дояркой. Теперь и Миша был на ферме… Пошли было наветы по вжившейся уже привычке во всем всех подозреќвать и пересуждать: муж и жена при одном деле, возле молока, делай что хочешь, кто за ними углядит. Отец отмел пересуды, о Качагаринах кто худое скажет. И Паша за них заступилась: "Чтой-то уж это такое, подозревать. Добросовестней их кто у нас?.."

Осмотрев раздаточную телегу и навозный скребок в коровнике, смасќтеренные дедом Галибихиным, Миша сказал дедушке, Председателю:

— Тут что не работать. И спасибо, Данило Игнатьич, оно и лучше, когда одно дело знаешь, а не бегаешь куда пошлют. Тут как к домашќнему своему и привыкаешь. И лошадка вот есть.

Фермерскую пегую лошадь, которую ему выделили, Миша назвал Побратимой, оценив ее покладистый нрав, и как он сказал, человеческую понятливость. Моховцы так и говорили о лошади: "Побратима Миши Качагарина. На ней Миша кому и огород вспашет, и дровишек из лесу подвезет. Дедушка это ему разрешил. Сначала было роптание, потом, узналось, что Миша отказывался брать плату, смирились и хвалили его. А он объяснял: "Я-то вот жив, а твоего нет, так это за него от меня тебе. А то вроде с него за горе сирот возьмешь".

Сажа Жохов, демобилизовавшись, и до дома не дошел, застрял в райќцентре, определился на ответственную должность заместителем проќкурора. В войну тоже какую-то особую службу нес и поднаторел по этой части.

Дмитрий, узнав о появлении Саши, решил зайти к нему на службу. И был вот свидетелем его встречи с Маркой Ручейной. С горечью и обидой Федосья жаловалась Паше и матери Дмитрия на сынка своего: "В батюшку вот своего пошел, Жоха". Дом вот ему свой не мил, шатун".

Вскоре еще одной жительней прибавилось в Мохове. К бобылихе Маќрье Нижней, изба ее стояла под горкой, чуть впереди избы Ручейных, приехала племянница, Агаша Лестенькова, сестра Мишки Кишина. Родиќтели ее и две младших сестренки погибли в блокаду Ленинграда. Сама Агаша была в ополчении, потом санитаркой в полевом госпитале. Брат Михаил погиб на фронте. После мобилизации вернулась было в Ленингќрад. Но на месте их дома были развалины. Помыкалась и приехала к тетке в Мохово. Думала пока на время, но дедушка, председатель, дяќдя Данило, как она его называла, посоветовал ей остаться в колхозе. Душа-то крестьянская, сказал, так чего к другой жизни привыкать. Лучше чего-то искать — только себя мучить. Моховцы почему то прозвали ее Агаша-Фронтовичка.

1

В МТС присылали больше старую технику, побывавшую на некрестьяќнской работе. Трактора, другие машины. Даже траншеекопатель. Дмитќрий до позднего вечера пропадал в мастерских. Сравнивал свою рабоќту с фронтовой. Приезжая с Анной в Мохово на воскресение, рассказыќвал о работе: "Приходится как там, при подготовке к наступлению", — подќчеркивая этим важность своей работы. Отец слушал его, усматривая какой-то опасный недуг в высказах сына. Надо бы быть в мире, привыкать к нему, а то все "как на фронте". Будто у нового врага свое доќбро вырываем. Поля крестьянские не для боя, а для мира… Но и задумывался: "Как им-то, привыкшим к приказам, да и нам не при своей земле и воле, по-прежнему-то, разумением своим жить?..

Анна частенько приезжала в Мохово и на неделе, жила по нескольку дней. Отец и мать намекали, чтобы уж перебиралась домой насовсем, но пока не больно настаивали. Пусть Митя побудет пока в доме тещи, приглядит за вдовьим хозяйством. В крестьянком жилище каждому во многолюдии свой уголок найдется. Семью Кирюхиных называли женским монастырем: помимо Анны еще три девицы… Только когда Анисья Васильевна выведала, что молодуха ждет младенца, сказала Анне:

— Перебирайся, доченька, к себе, тебе нареченный дом. Не обидим и без Мити. Да и он лишний разок, глядишь и заглянет на неделе.

В конце зимы Анна переехала в Мохово. В своем колхозе работала дояркой, и тут пошла на Моховскую ферму. Ферма ей понравилась. Просќторно, тепло и чисто. От сенника, бывшего нагуменника и силосной траншеи — корма подвозятся но рельсам лошадью на большой телеге. Стой на ней и заправляй вилами кормушки. И делал это все почти без помощи доярок Миша Качагарин. Вода качалась тоже насосом. Котельная с двумя большими котлами всегда топилась. Навоз выгребался кожными граблями. Коровы — ведерницы.

Отец еще на фронт Дмитрию писал, что пришел домой из ссылки большесельский кузнец Глеб Галибихин. В селе его не больно приветили, живет у нас в избе Поляковых, дальней своей родни, вот и помогает.

По возвращении домой, Дмитрий узнал, как вернулся из дальних мест дед Галибихин — Глеб Федосеич, в родные края и оказался в Мохове. Три его сына ушли на фронт. Поначалу их не брали, как сосланных куќлаков. Но свое право на защиту Отечества они отстояли… Двое погиќбли в сорок первом. Там же, где и большинство моховцев — зимой под Москвой. Средний сын, неоднократно раненый, стал командиром Советской армии. Высылал отцу денежный аттестат. Дочь Глеба Федосеевича осталась в Хибинах. Мать умерла по дороге в ссылку. Глеб Федосеич пришел в Сельсовет, предъявил похоронку на сыновей, денежный аттестат сына, командира, и сказал: "Сыновей своих я вырастил защитниками и тружениками. Хибины они строили, стали воинами верными отечеству. У дочери своя семья, муж ее тоже на фронте. А сам вот хочу в родных местах, где родился, приют найти, домом обзавестись".

Высказал это отец сыновей воинов гордо. Но в сельсовете, а затем и в РИКе насторожились. Вот если бы бумага была из тех мест, где он срок отбывал, тогда другое дело. А так — вроде сбежал. И в родном селе не приветили. Там председателем Авдюха Ключев, высылавший Галибихиных на берег ледяного моря под белую волну. Отец разыскал Глеба Федосеевича, собравшегося было обратно в ссылку к дочери, привел его к себе. Показал пустую избу Поляковых, давних родственќников Галибихиных, сказал.

— Тут и поселишься, Глеб Федосеич, все со временем образуется.

Старик Соколов Яков Филиппович сходил в райком к "Первому", и быќвшему лишенцу разрешили остаться в родных местах.

Перво-наперво задули горн заброшенной кузницы. Потом и избу Полякоќвых поправили. Опосля мельницу ветряную Ворониных наладили. Мохово ожило. Даже Авдюха Ключев упрекнул дедушку, что сманил он к себе ихнего кузнеца. Дедушка отшутился:

— Так ты же его, Авдей, на берег ледяного моря отправил под белу волну. Он там и остался, а это другой кузнец…

Авдюха огрызнулся:

— Вы со старовером тихой сапой все под себя гребете, прежний дуќшок в вас…

Дедушка смолчал, отошел. Пусть Авдюха-Активист со своим словом остается, оно его и погубит.

До войны в Моховской ферме коровы додержались на подстиле. Соломы было вдоволь, сена кормов хватало. В войну пришлось и солому пустиќть на корм. Глеб Федосеич с отцом переустроили ферму. Настлали полы, переделали кормушки, коров поставили на привязь. И конный скребок и рельсовую дорожку придумали. Ферма стала устроенной.