Павел Кочурин - Затылоглазие демиургынизма

Глеб Федосеич порывался было починить старый трактор и машины из тех, что стояли мертвыми в МТС. Говорил отцу: "Сходи, Игнатьич, выпроси у властей вместе с железом на поковки и трактор, и машину. Пусть отдадут и мы их пустим, дадим ход".

Железо взяли у сторожа. Тот посомневался, но рассудил: "Одно, пеќрержавеет все и пропадет, бери, коли". Трактор и машину отдать побоќялся. На виду стоят, придут и спросят, Куда делись. Как бы беды не вышло". В райкоме, как и думал отец, отказали, хотя он и обещал верќнуть все на ходу. "Не положено, — сказали, — колхозу трактор и машина". Да и отец подумал: "Починишь, а кто горючее даст?.."

Рельсы для узкокалейки отыскались на станции, где отец отбывал принудиловку, вывозил торф из болота. Никто не воспрепятствовал, стаќнцию начали немцы бомбить. Глеб Федосеич привел в порядок инвентарь: плуги, бороны, конные грабли, косилки, жатку. Этими орудиями и владели женщины, подростки, эвакуированные. Пахали на коровах, быках, пригнанных из захваченных немцами земель. На ветряке Ворониных вдовы и солдатки мололи свое зерно, выращенное в овинниках.

Отец следил, чтобы у всех были засажены огороды, засеяны овинники, отведенные негласно "для себя". Отец и тут каждую солдатку выпытыќвал, запасается ли она вдобавок ко всему, сеном для своей коровы. Без скотины в доме пропащее дело, голодный какой работник и в колќхозе, а главная еда молоко да картошка.

2

МТС с каждым днем набирала силу власти. Росли как грибы в теплое ненастье, разное конторы, управления. Потоком текли из них указные и приказные бумаги. Мечталось ими и урожайность повысить, и больше молока надоить. К эмтеэсу перешла полная власть над колхозами. Поќявились должностные агрономы, зоотехники, инструкторы-контролеры. И просто посыльные уполномоченные, обязанные показывать председаќтелям колхозов, как им жить и что делать и чего не делать. Чего не делать — это, пожалуй, главное, что входило в обязанность таких уполноќмоченных… Каждый со своими правами и наседал, словно беспотомстќвенный родственник дедич на единственное дитя в молодой семье. Родичам забава, а каково дитю?.. Председателям при должностном эмтеэсовском люде оставалась роль подпасков при дойном рогатом стаде: обязанность одна — следи, чтобы никто не выбежал за изгородь.

Отец, председатель Моховского колхоза, не жаловался на свое бесправие, избегал разговоров о том: что толку?.. Заходил сухеровский председатель Старик Соколов Яков Филиппович. Тот был посмелее, "без прошлого", но тоже речистость свою унимал. Слушал, соглашался, а делал, как мог, по-своему. И отец следовал его примеру. И выработалась осо-бая тактика, как они говорили, "Запротив". Этим и стереглись. Соглаќшались со всем, что велят, а делали, слушая землю, что она подскаќзывает. Инспекторы-контролеры тоже на это "закрывали" глаза. Так и тлела колхозная жизнь, дожидаясь чего-то "нового", но не доброго.

Глеб Федосеич Галибихин совсем было приуныл. Дочка, оставшаяся вдовой-солдаткой, вышла замуж, но не в радость себе… С детьќми домой просилась, тяжело одной на чужбине. На родной земле вновь бы и обжиться, но вот как?.. Что-то и недосказывалось мужицќкое житье-бытье и меркло в сплошных сумерках.

От Дмитрия не ускользало, что отец какими-то своими уловками, ладя с властями, скрыто и открыто, старался удерживать в своем Мохове авторитетом ладного хозяина, неизжившийся еще общинный дух. Этот дух как бы обитал в самом Коринском доме, из него и выходил к люду, называемому колхозниками. И тлела надежда, что житье поправится. Моховцы и жили, не осознавая сами того, ожиданием этой "поправки", страдая порой и отчаиваясь.

В доме с отцом и матерью оставалась Анна. Сам Дмитрий наезжал из МТС домой в Мохово желанным гостем по праздникам. Был в семье работником — добытным, как в старину говорили о старшем сыне, отправленном на заработки. А душа рвалась к родному, брала тоска по земле: какой прок мужику в должностях?.. Но жизнь отвергала от дома, уносила неќприкаянных, словно потоком в половодье льдина или подмытое дерево. Льдина изойдет, будет каплей незаметной в океане: на то и половодье, чтоќбы океаны полнились. Дерево унесенное, осядет на дно, будто его и не было… А каково ниве без крестьянина? И крестьянину без нивы? Они сродные. Но коли жить по законам половодья, то и мужик изведеќтся, истает как льдина, истлеет утопленным деревом. Новому хозяину земли-пашни как и когда будет возродиться отечески. И будет нелад, переживаемый всем людом.

Семья дома Кориных росла. У Дмитрия с Анной родилась дочь Настя. Затем — Тамара. А вскоре дедушка Данило обрадован был и внуком, поќявился на свет божий Иван. И должностного крестьянина Дмитрия Даниќловича Корина все больше тянуло к родному крову… Что за жизнь, коли и у себя в доме не свой?..

3

В одно из воскресений после завершения сева, Дмитрий Данилович, придя домой, застал всех за столом, вроде как праздничным. Был гоќсть, незнакомый человек, с ним мальчик лет шести. Отец и мать Дмитќрия загадочно, без слов, улыбались, как бы говоря: угадай, кто к пожаловал к нам. Анна и дети тоже ждали от него как бы разгадываќния загадки. Незнакомец встал из-за стола, вышел навстречу Дмитрию. В темно-сером костюме, поношенном уже, желтых ботинках. Ворот синеќватой рубашки расстегнут. Все это и подсказывало, что гость издалеќка, не деревенский. Но что-то и знакомое было в облике. Может фроќнтовик, однополчанин?.. С ним-то встреча всегда желанна и ждалась. Высокий, плотного сложения крестьянского, спрятанные глубоко глаза под бровями. Взгляд выжидательный стеснительный. Вроде человек с просьбой неловкой пришел. Глядя на Дмитрия, приподнял брови. Глаза расширились, углубилась складка над бровями. Это неосознанно уловилось и опять подумалось о фронтовом товарище. Мальчишка тоже вышел из-за стола, встал рядом с отцом. Глядел смело, с нескрываемым любопытством, без той робости, невольно сдерживающий движения отца. Будто и он хотел, чтобы его тоже узнали. И верно — облик парня все и подсказал Дмитрию… Вгляделся в гостя:

— Ворона… Юрка! — машинально от удивления вырвалось у него. И память тут же вернула ушедшее давно от их обоих.

В те годы мальчишки Юрку Воронина, сына старого мельника Андрея Федотовича, прозвали Вороной. И не только фамилия на это наводила, а то еще, что Юрка приручал воронят у себя на мельнице. И они, привыкшие к человеку, улетали и прилетали, уже и большими воронами, подкормиться к Юрке, а заодно и покататься на крыльях мельницы…

— Он самый, — улыбаясь все еще с какой-то несвободой, ответил Дмиќтрию Юрий Авдеич. — А это мой сын Антон. Родные края захотелось посмотреть, а ему вот родину свою показать. Знать должен, откуда мы, новые сибиряки.