Антон Уткин - Крепость сомнения

– Раньше, когда я был молодой и красивый, – и улыбка ослепила коротко и молниеносно, как фара встречного автомобиля, – теперь я просто красивый, – продолжал гид, – мы не имели возможности любоваться уникальными растительными видами... причин коснемся ниже. – Его львиная, льняная грива, не тронутая еще сединой, развевалась по ветру. Было очевидно, что он и вправду был когда-то неотразим. И сейчас, несмотря на красную жилистую шею и багровое лицо, на котором загар смешивался с внутренними токами винного происхождения, он мог бы считаться привлекательным. Однако интонация, которой он на это намекал, говорила за то, что именно это обстоятельство занимает его менее всего.

Суденышко на холостом ходу подошло к самым скалам. Между тем ветер усилился. Катер болтало. Вода мелко сморщилась, неуютно потемнела, верхний ее слой потянуло рябью. Солнечные блики исчезли, словно кто-то свернул солнце, как половик.

– Вот здесь, обратите внимание, раньше проходили стрельбы Краснознаменного Черноморского флота, – продолжал громогласно трещать гид, выбрасывая к скалам дочерна загоревшую руку.

Действительно, над неглубоким гротом скала была искусана разнокалиберными щербинами; почерневшая вода ворчливо плескалась там в холодном сумраке, на выступах скользких стен сидели нахохлившиеся голуби.

Гид зябко поводил богатырскими, немного вислыми плечами, давая возможность своим подопечным проникнуть взглядом в остатки военных тайн, и скользил скучающими глазами по головам, пока взгляд его не упал на девочку.

– Ах ты одувашечка! Как тебя зовут? – гаркнул он своим зычным голосом.

– Hяня, – так же громко ответил за девочку Тимофей.

Девочка посмотрела на него испуганно и захныкала. Она была только в летнем ситцевом платьице, и на открытой ветреной воде ей было холодно.

– Узурпатор, – с шутливой укоризной сказала Аля, досадуя на свою непредусмотрительность. Тимофей, сообразив, в чем дело, извлек из своего рюкзачка спортивную куртку с подкладкой из байки, укутал Аню, а порывшись в кармане шортов, нашел еще и ириску.

– Где папа? – спросила девочка, неправильно разобравшая слово, и закрутила головкой.

– Папы здесь нет, – строго ответила мать и нахмурилась. – Hу что, не холодно теперь? Точно не холодно?

– Это с непривычки не так легко сообразить, – оправдывался Тимофей за свою куртку, извиняя заодно и Алин промах. – На берегу-то жарко, а судно двигается, вот и ветер. Погодите, – перебил Тимофей сам себя и даже потер руки от удовольствия. – Я, кажется, вспомнил. Вы – девушка из университета.

Аля смерила его изучающим взглядом, и какое-то новое выражение появилось у нее в глазах. Заметил это и он и улыбнулся так искренне, если не сказать по-детски, что и Алины губы тронула едва заметная гримаса.

– А когда вы там учились? – спросила она.

Тимофей назвал факультет и годы и по лицу ее понял, что попал.

– Тогда мы найдем общий язык! – воскликнул он безапелляционным тоном и, казалось, потерял к своим новоприобретенным знакомым всякий интерес. Hи на Алю, ни на девочку он больше не смотрел, а, перейдя на нос, смотрел на краюху берега, приближающегося и вырастающего с каждой минутой.

– Такую красоту им отдали, – с досадой произнес турист в светлой псевдокитайской псевдопартийной блузе. – Своими руками. – Здесь он скептически оглядел свои руки, будто именно этими самыми руками он резал Перекоп.

– Кому? – спросил Тимофей.

Турист повернулся и уставился на него, словно до этой секунды не замечал его присутствия.

– Татарам, кому же еще, – ответил он гневно. – Hо этим тоже достанется. – Он неопределенно мотнул головой в сторону берега. – Скоро и здесь полыхнет. Достанется им на орехи. – И его лицо приняло на мгновение парадное выражение. Казалось, он предвкушал скорое торжество некой могущественной партии, к которой принадлежал и имя которой – предвидение.

После того как куртка Тимофея спасла Аннушку от холода, между ними образовалось некое корпоративное дружелюбие, или, по крайней мере, доверие. Вечером в ресторанчике, устроенном над самой водой на гигантском обломке скалы, пили разливной «Славутич», каховский коньяк «Таврия», ели жареную осетрину, а Аннушку пичкали фруктовым салатом и сбитыми сливками. За полтора часа, проведенных за столиком, отыскалось несколько общих знакомых, хорошо известных преподавателей и парочка узко-групповых знаменитостей.

Догоравший закат заставлял время от времени умолкать и обращать глаза к горизонту, где густое розовое солнце уже обмакнуло в море свой нижний край, зайдя за лоскуты облаков в лиловых подпалинах, исполосовавших половину неба. В домиках, забравшихся по склону под самый козырек скал, жаркими угольями вспыхивали и погасали стекла обращенных к морю окон.

В воде лежали накрошенные камни, огромные, в человеческий рост, словно разбросанные исполинскими руками тех существ, которые обитали этот берег еще до людей, в незапамятные времена.

– Значит, мы встречались все время на сачке, – никак не хотел успокоиться Тимофей. Эта встреча действовала на его воображение. – Там же все курили и прогуливали.

– О, я уже давно не курю, – заметила Аля и погладила дочку по головке. – Это солнышко мое отучило меня, правда?

Аннушка, заметив, что опять оказалась в центре внимания, заболтала ножками и прикрыла свое смущение хитренькой улыбкой.

– Странно, а я не помню, – сказал Илья.

– И я, – сказала Аля поспешно, как будто именно в эту секунду думала о том же.

Тимофей все предлагал совершить каботажное плавание на непонятного рода и племени кораблике под названием «Гикия», с владельцем и капитаном которого он сдружился утром на причале, но Алина крымская декада подходила к концу. Она беспокоилась, как выбраться к поезду, и жаловалась, что совершенно невозможно найти такси.

– Представляете, ну просто ни одного объявления! И в администрации никто ничего не знает. Неужели деньги людям не нужны?

– Мы вас отвезем, – решительно заявил Тимофей, хотя машина была не его, а Ильи. Илья посмотрел на него несколько угрюмо, однако кивнул головой, утверждая приговор своего товарища. Он взялся было за пузатую бутылку с коньяком, но подумал и оставил ее в покое.

В обществе молодой привлекательной женщины им хотелось быть трезвыми, любезными и предупредительными, близость ее их волновала, и они невольно соревновались в остроумии, и она сама, принимая правила игры, поддерживала эту остроумную любезность на грани флирта. Вежливость и воспитание не позволяли ей отдать предпочтение слишком явно кому-либо из них, однако было все же заметно, что Илье она оказывала больше внимания и больше принимала его всерьез. Взрослой женщине бывает достаточно совсем немного времени, чтобы понять, какого рода чувств может она ожидать от мужчины. Почти так же быстро оценил это и Тимофей и несколькими фразами, которые ничего бы не стоили вне этого пространства, дал понять, что если и не охотно, то без сожаления отступает на беззаботную, определенную и безупречную позицию наблюдателя.