Джон Апдайк - Давай поженимся

– В чем все-таки дело? – спросил он.

От слез у нее драло горло и трудно было говорить.

– Извини меня за эту вспышку, – сказал он. – Я не в себе эти дни.

– Из-за чего?

– О... из-за всякого разного. Близость смерти? Я перестал об этом думать и просто начал умирать. Посмотри на мои волосы.

– Это тебе идет. Ты стал красивее.

– Наконец-то, да? То же и с работой. Чем меньше я рисую, тем больше меня любят. Им нравится, когда я говорю. Я стал чем-то вроде подставного лица вместо Эла.

– Ты мог бы уйти.

– Когда у меня столько детей?

– Эти вытирать не надо. Поставим остальные на сушилку.

– А ничего, что дети бегают по дождю?

– Пока он еще не такой сильный.

– Может, взять их с собой в кегельбан поиграть в шары, когда дождь разойдется?

– Они были бы счастливы.

– Значит, стал красивее. Что же побудило тебя выйти замуж за такого гадкого утенка?

– Тебя действительно мучает твоя работа?

– Нет.

– А что же?

– Нам обязательно об этом говорить?

– А почему бы и нет? – спросила она.

– Я боюсь. Если мы начнем говорить, то можем уже не остановиться.

– Давай. Пасуй на меня.

Услышав команду, он будто расцвел; ей почудилось – хотя от слез все расплывалось перед глазами, – что плечи его распрямились, словно с них упали оковы, и он вдруг стал шириться, разбухать, как разбухают облака над пляжем.

– Пошли, – сказал он и повел ее из кухни в гостиную, затем мимо большого старого камина – к фасадным окнам, смотревшим на вяз. На подоконнике, у самого переплета, лежала маленькая бурая кучка монеток, оранжевая бусинка из индейского ожерелья, которое Джоанна мастерила в школе, тусклый медный ключ от чего-то, чего ему уже никогда не открыть, – от чемоданов, сундука, детской копилки. Во время их разговора Джерри не переставая играл этими предметами, словно пытался выжать из них непреложный приказ, конечный приговор.

– Тебе никогда не казалось, – спросил он, намеренно четко произнося слова, как если бы читал вслух детям, – что мы совершили ошибку?

– Когда?

– Когда поженились.

– Разве мы не любили друг друга?

– А это была любовь?

– Я считала, что да.

– Я тоже так считал. – Он ждал.

И она откликнулась:

– Да, тогда мне казалось именно так.

– Но теперь не кажется.

– Нет, кажется. По-моему, мы стали лучше ладить.

– В постели?

– А разве мы не об этом говорим?

– Не только. Руфь, а тебя никогда не тянет выйти из игры до наступления конца?

– О чем ты, Джерри?

– Детка, я просто спрашиваю тебя, не совершаем ли мы страшной ошибки, намереваясь остаться в браке до конца жизни.

У нее перехватило дыхание, почудилось, что кожа на лице застыла, как одна из стен этой замкнутой комнаты, ограниченной коричневым подоконником с кучкой монеток, низкими фиолетовыми облаками, на фоне которых бледными тенями вырисовывались веточки вяза, квадратом стекла, исполосованным каплями дождя. Голос Джерри окликнул ее:

– Эй?

– Что?

– Не расстраивайся, – сказал он. – Это всего лишь предположение. Идея.

– Что ты оставишь меня?

– Что мы оставим друг друга. Ты сможешь вернуться в Нью-Йорк и снова стать художницей. Ведь ты же столько лет не писала. А жаль.

– Ну, а как будет с детьми?

– Я об этом думал – нельзя ли нам как-нибудь их поделить? Они могли бы видеться друг с другом и с нами, сколько захотят, и право же, все было бы не так уж плохо, лишь бы это соответствовало нашим обоюдным желаниям.

– А какие же, собственно, должны быть наши желания?

– Те самые, о которых мы сейчас говорим. Ты могла бы писать, и ходить босиком, и снова приблизиться к богеме.

– Перезрелая представительница богемы – вся в морщинах, с варикозными венами на ногах и выпирающим животом.

– Не говори глупостей. Ты же молодая. Ты сейчас куда лучше выглядишь, чем когда я впервые тебя встретил.

– Как это мило с твоей стороны!

– Ты могла бы взять Чарли. Мальчиков лучше разделить, а Джоанна нужна мне, чтобы помочь вести дом.

– Они нужны друг другу и нужны мне. Все нужны. И всем нам нужен ты.

– Не говори так. Я тебе не нужен. Тебе – нет. Я не создал тебе подобающей жизни, я не тот мужчина, который тебе нужен. И никогда им не был. Просто развлекал тебя, как коллега-студент. Тебе нужен другой мужчина. Тебе нужно выбраться из Гринвуда.

Она терпеть не могла, когда в голосе его начинали звучать визгливые нотки.

– Значит, ты и городок наш забираешь себе. Меня заткнешь куда-нибудь на чердак, а дом себе оставишь. Нет, благодарю. Если ты работаешь в большом городе, там и живи.

– Не надо ожесточаться. Ты ведь не жестокая. И ты даже не слушаешь меня. Неужели тебе не хочется стать свободной? Спроси себя по-честному. Я смотрю, как ты изнываешь до отупения, занимаясь этим домом, и у меня возникает чувство, что я в художественной школе поймал птицу и посадил ее в клетку. Вот я и хочу тебе сказать: дверца открыта.

– Ты мне не это говоришь. Ты говоришь, что хочешь, чтобы я убралась отсюда.

– Ничего подобного. Я говорю, что хочу, чтобы ты жила, как человек. А то слишком мы всё друг другу облегчаем. Защищаем один другого от настоящей жизни.

– Чушь какая-то. В чем все-таки дело, Джерри? В чем подлинная причина всего этого? Неужели я стала вдруг такой плохой?

– Ты вовсе не плохая. Ты хорошая. – Он дотронулся до ее плеча. – Ты грандиозная.

Она вздрогнула от его прикосновения – ей снова захотелось его ударить. На этот раз он не пытался ей помешать. Ее рука, неудачно занесенная, лишь скользнула по его голове. В голосе ее снова зазвучали слезы:

– Да как ты смеешь так обо мне говорить! Пошел вон! Пошел вон сейчас же!

Дождь усилился, и дети – их собственные и двое детишек Кантинелли – ввалились с улицы.

– Я возьму их с собой в кегельбан, – предложил Джерри. Казалось, он был даже рад, что она ударила его; он вдруг стал очень деловитым, торопливо заговорил:

– Послушай. Больше мы говорить не будем. И не думай о том, что я тебе сказал. Вызови на сегодняшний вечер кого-нибудь посидеть с детьми, и я повезу тебя ужинать в морской ресторан. Пожалуйста, не плачь и не волнуйся. – Он повернулся к детям и крикнул:

– Кто-о-о-о едет со мной играть в шары?

Хор “я” орудийным залпом ударил в нее. За ее спиной дождь резко барабанил по холодным стеклам. Джерри, казалось, наслаждался ее беспомощностью.

– Джоанна и Чарли, Роза и Фрэнк, – крикнул он, – живо в машину! – Он помог маленькому Фрэнку, по годам среднему между Чарли и Джоффри, снова надеть туфли. Все происходило так, точно ее уже здесь и не было, а Джерри владел и домом и детьми. Руфь почувствовала, как голову ее пронзила острая боль – она не сразу поняла, что звук возник не в мозгу, а где-то извне, – это Джоффри спустился вниз, прижимая к себе одеяльце, и ревел во весь голос. Он тоже хотел ехать в кегельбан.