Владимир Кунин - Мика и Альфред

— Боже мой… Какой ужас! Я ведь только что об этом говорил…

Лёва схватился за Мику и тоненько прокричал всем стоящим внизу у пригорка старикам, детям и собакам:

— Господа! Господа!.. Что же вы молчите?! Как же можно молчать?! Это же в центре вашего Мюнхена! Ну возразите хоть кто-нибудь!.. Что же вы стоите?!

Но под пригорком уже никто не стоял — все стали поспешно расходиться в разные стороны, растаскивая своих детей и собак… «Добрый» старый немецкий принцип — только бы не ввязаться в какую-нибудь историю… Ни одна собака даже не тявкнула.

Мика вдруг почувствовал, как ослабевает Лёвина рука, которой он держался за него, и испуганно проговорил ему по-русски:

— Лёвушка, успокойся… Лёвушка, родной, возьми себя в руки!.. Не стоят они твоего здоровья, Лёвушка!..

— Русский! — по-русски же потрясенно закричал бритоголовый с бутылкой «Корна». — Русские жиды!.. Я в Караганде уголек рубал, а вы сюда за колбаской, суки?!

И на корявом немецком языке он стал кричать своим приятелям, что это стоят две русские свиньи, которые ему в Казахстане жить не давали, так еще и сюда приперлись, вонючее племя!..

Вот когда Леонхард Тауб, писатель, которого читала вся цивилизованная Германия, а не очень цивилизованная хохотала над его рассказами — он их сам прекрасно читал каждую субботу по одному телеканалу, — Леонхард Тауб, чьи книги были переведены почти во всем мире на несчетное количество языков, очень пожилой и очень больной человек, на великолепном немецком, настоящем «хохдойч», крикнул этим троим — с бутылкой, нацистским флагом и мегафоном:

— Вы — подонки!!! Что вы знаете о фашизме, дерьмо и ничтожества! Что вы вообще знаете про эту жизнь, мерзавцы?!

У Мики в висках уже гремел колокол и голова раскалывалась от вскипавшей ненависти…

Не было никого вокруг!.. А с пригорка на двух стариков, один из которых уже терял сознание, неслись трое пьяных, разъяренных здоровых парней — с бутылкой, мегафоном и флагом со свастикой…

В последнюю долю секунды в воспаленном мозгу Мики отчетливо промелькнуло:

ВСЕХ ТРОИХ…

… СРАЗУ!..

… В ЖИВЫХ НЕ ОСТАВЛЯТЬ НИКОГО!!!

На следующий день почти все газеты Баварии напечатали одну и ту же фотографию «известнейшего писателя-сатирика» Леонхарда Тауба, не дожившего до своего шестидесятипятилетнего юбилея всего один месяц. Леонхард Тауб скончался вчера в приемном покое клиники «Воген-хаузен» от острой сердечной недостаточности в 17 часов 15 минут вечера. Отпевание и погребение покойного состоятся в капелле при кладбище «Нордфритхоф» тогда-то и тогда-то…

А газеты «Абендцайтунг» и «Бильд», в разделах криминальной хроники городских происшествий, сообщили, что вчера же в Английском парке были обнаружены трупы трех молодых людей: Г. — 24 года, М. — 22 года, Ф. — 20 лет. Как показало вскрытие, произведенное судебно-медицинскини экспертами, все трое перед смертью находились в состоянии сильного алкогольного опьянения. В результате чего у двадцатичетырехлетнего Г. оказалось обширное кровоизлияние в мозг, у двадцатидвухлетнего М. — паралич сердечной мышцы, а у двадцатилетнего Ф. — разрыв аорты. Полиция ведет следствие…

— Это сделал ты? — впрямую спросил Альфред.

— Да, — без колебаний ответил Мика.

— Ты спасал Лёву Тауба?

— Я многое пытался спасти… Как видишь, мне это не удалось.

Обессиленный Мика лежал на тахте в одной пижаме, по пояс прикрытый темно-красным пледом. Не мог оторвать остановившихся глаз от большой гравюры Махаева, висевшей на противоположной стене.

— Ты всегда так плохо чувствуешь себя после ЭТОГО? — осторожно спросил Альфред.

— После чего? — не сразу понял Мика.

— После убийства.

— А-а-а… Да… Всегда… В детстве, когда мне было двенадцать лет и я УБИЛ впервые, я даже потерял сознание.

— Пей чай. Остывает… Я заварил тебе «Эрл Грей».

— Спасибо.

— С возрастом стало труднее убивать?

— Да нет… Просто я уже полагал, что мне этого больше никогда не придется делать.

— Мика, скажи честно, Лёва знал о моем существовании? — подрагивающим голосом спросил Альфред.

Мика посмотрел в его голубые глаза, полные слез, и понял, что имеет право только на один ответ:

— Да. И очень был тебе благодарен за то, что ты есть у меня.

Альфред тихо заплакал. Потом с трудом произнес:

— Микочка… Ты должен взять меня с собой на кладбище.

— Там будет уйма народу, Альфред. Я же знаю, что ты с трудом переносишь большое скопление людей.

— Я буду все время рядом с тобой… Я ни на шаг не отойду от тебя. Возьми меня с собой, Мика. Я имею на это право! Возьми, ради всего святого…

Отпевали Леонхарда Тауба в капелле при «Нордфритхофе».

Капелла при кладбище — она для всех религий… Так как герр Леонхард Тауб был слишком ироничен, чтобы исповедовать хоть какую-нибудь религию, было решено: для прощания с покойным лучше капеллы места не сыскать.

Этого же захотели и родственники, приехавшие из Праги, — маленькая старушка в черном, старшая сестра Левы, его племянница и муж племянницы, который никогда даже не был знаком с Лёвой…

Народу было человек двести. Старики из Мюнхенской еврейской общины, из Союза писателей, много сотрудников радиостанции «Свобода», кто-то из издательств… Были старые чехи и словаки, уже давно живущие в Германии. Были и русские…

По дороге на кладбище Мика и Альфред заехали в хороший, дорогой цветочный магазин, купили шестьдесят четыре розы желто-шафранного цвета.

Поставили свою «мазду» на кладбищенский паркинг и пошли к закрытому еще входу в капеллу.

Они несли свои печальные розы и слышали вослед:

— Смотрите, смотрите, какие цветы — это же сумасшедшие деньги!

— Успокойтесь, я вас умоляю! Вы знаете, кто это? Он на своих паршивых картинках заработал столько, что мог бы привезти и не такой букет!..

Мике стало тошно — ну просто невмоготу. Альфред испуганно прошептал:

— Боже мой!.. Как они могут, Микочка?! В такую минуту…

— Плюнь, Альфредик, — сквозь зубы проговорил Мика. — Плюнь. Они очень неумны и глубоко несчастны.

— О чем ты говоришь, Мика? Эти двое парковались рядом с нами, и я видел, на чем они приехали! У них такой «ягуар», о котором ты даже и мечтать не можешь…

— Запомни, Альфред, ни «ягуар», ни «семисотый» «БМВ», ни «мерседес-спэшл» к понятию о СЧАСТЬЕ никакого отношения не имеют.

… Перед закрытым еще входом в капеллу всем раздали тоненькие свечки. И евреям, и немцам, и чехам, и русским.

В ожидании начала церемонии в толпе шла нескончаемая болтовня на всех языках. Изредка раздавались громкие радостные возгласы — кто-то с кем-то давно не виделся, наконец-то свел Господь!..

Обсуждали свои старческие делишки, обменивались карликовыми новостишками, жаловались на детей, на болезни, на понижение банковских процентов на срочные вклады…