Фарли Моуэт - Соединенные

Зима все не кончалась, последние песцы ушли, и тогда всех, кто пытался жить охотой на них, настиг голод. Семье Ангутны перестали перепадать даже редкие крохи, а сам Ангутна так исхудал, что мог уже только сидеть, не двигаясь, в своем холодном иглу и вспоминать о былом. Порой его взгляд задерживался на свернувшемся белым меховым клубочком Кипмике, и губы его беззвучно шевелились — он обращался с мольбой к Помогающему Духу. Иногда песец поднимал голову и отвечал взглядом человеку — может, он тоже просил вернуть ему прежнюю, отнятую теперь свободу…

Местный скупщик мехов прослышал о сказочной красоте песца, который живет в стойбище, и как-то заехал туда на собачьей упряжке, дабы убедиться, правда ли это. Он вошел в иглу Ангутны и только увидел свернувшегося на полу Кипмика, как сразу загорелся желанием заиметь его великолепную шкуру.

Ему неловко было глядеть в огромные глаза изголодавшихся детей Ангутны, видеть их вспухшие животы. Он с жалостью относился к людям, пострадавшим в эту зиму от голода. Но чем он мог помочь? Хранившееся на складе продовольствие принадлежало не ему. Хозяином была нанявшая его компания, и он не мог отдать ни фунта муки, не получив взамен меха.

Ангутна встретил гостя улыбкой, еще больше натянувшей кожу, которая и так уже плотно обтягивала его широкоскулое лицо. Ибо и в горе человек должен достойно приветствовать гостя в своем доме. Но песец повел себя иначе. Может, он учуял запах смерти, что источали руки скупщика, через которые прошло столько шкур его собратьев. Он отполз в сторону, насколько позволяла привязь, и застыл у стены иглу, сжавшись, как кошка, столкнувшаяся нос к носу с гончей.

Белый человек заговорил о том, какие трудные времена настали для родичей Ангутны, о том, что песцы попадаются редко, а оленей совсем не стало. Потом он обернулся и кивнул на Кипмика.

— У тебя тут хороший песец. Никогда не видел лучше. Если ты продашь его мне, я смогу заплатить за него… целых три мешка муки и, думаю, еще десять, нет — пятнадцать фунтов жира.

Ангутна все еще улыбался, но неизвестно, какие мысли про носились у него в голове, спрятанные за непроницаемым выражением лица. Он не стал прямо отвечать белому человеку и перевел разговор на пустяки, внутренне борясь с собой: пища… довольно пищи, чтобы жена и дети прожили до весны. Может быть, он даже верил, что принесенная белым человеком сказочная надежда была делом Помогающего Духа. Кто знает, о чем он думал тогда…

Скупщик благоразумно не стал больше возвращаться к разговору о Кипмике, но, выйдя наружу к ожидающим его нартам, приказал своему помощнику-эскимосу отнести маленький мешочек муки в иглу Ангутны. А потом вернулся на факторию в устье Тюленьей реки.

Вечером того дня Эпитна разожгла костерок из ивовых прутьев у входа в лаз иглу и поела вместе с детьми пресного хлеба, испеченного из муки, смешанной с водой. Она принесла лепешку и Ангутне, все так же неподвижно сидящему на лежанке, но он не стал есть, а вместо этого кинул лепешку песцу. Кипмик мгновенно проглотил хлеб, потому что тоже давно голодал. Потом Ангутна сказал как бы про себя:

— Значит, так должно быть.

Эпитна поняла. Женщина распустила волосы, и они закрыли ей лицо. Едкий дым от костра окутывал четыре сидящие на лежанке фигуры. Маленькие язычки пламени почти не давали света, и Ангутна едва мог различить движения своих рук, но его пальцам не нужен был свет, они на ощупь плели Петлю Освобождения.

Когда черный плетеный шнур лег ему на колени, Ангутна отвязал Кипмика. Песец — снова свободный — подскочил к высокой ступеньке лежанки и положил передние лапы человеку на грудь. Его черные глаза смотрели прямо в глаза человека с выражением, похожим на удивление, потому что прежде песец никогда не видел в них слез. Кипмик не шевельнулся, когда петля легла ему на шею. Не рванулся он и когда Ангутна заговорил:

— Теперь, Щеночек, время пришло. Ты отправишься на равнины, где нас ждут олени.

И Кипмик перешел в ту страну, откуда нет возврата.

На следующее утро, когда скупщик открыл дверь своего дома, то обнаружил подвешенную к стропилам крыльца странной волосяной петлей замерзшую шкуру песца. Она покачивалась и поворачивалась на ветру. Скупщик пришел в восторг, но все же ему было не по себе. Он достаточно долго прожил в этих краях, чтобы немного разбираться в жизни эскимосов. Тут же он приказал помощнику погрузить обещанное продовольствие на нарты и отвезти его в иглу Ангутны.

Плату приняла Эпитна. Ангутна не мог сделать этого, потому что Петля Освобождения туго стянула ему горло. Он ушел, чтобы вновь воссоединиться с тем, кого потерял.

Его могилу и сейчас можно найти на берегу Тюленьей реки. Это всего лишь невысокий серый каменный холмик с полуистлевшими орудиями охоты, разбросанными среди немых камней. Под ними лежит Ангутна, а подле него — песец, когда-то живший среди людей.

Соединенные по-прежнему вместе.

Имеется в виду птица юнко зимний (прим. перев.).

Так эскимосы называли туберкулез (прим. перев.).