Фарли Моуэт - Соединенные

С тех пор как смерть затянула петлю на Ангутне и Кипмике, память о них жила среди людей Великих равнин. Но смерти оказалось мало этой добычи, и она одну за другой отобрала все их жизни, пока некому стало больше помнить. И все же последний из рода успел перед смертью поведать эту историю чужестранцу, вот почему Ангутна и Кипмик смогут еще на время избежать забвения.

История эта началась одним летним днем, когда Ангутна был еще мальчиком. Взяв отцовский каяк, он добрался в нем по тихим глубоким водам озера, называемого Обжорой, до узкого пролива Мускусного Быка. Там он вытащил каяк на берег к подножию нависающих над водой скал и осторожно начал взбираться наверх под низким, затянутым тучами небом. Он охотился на Тукту — оленя, служившего источником существования для тех, кто жил в сердце тундры. Люди его племени знали о море только по легендам. Для них тюлени, моржи и киты были волшебными существами. А широкорогие олени дарили саму жизнь.

Ангутне повезло. Выглянув из-за выступа скалы, он увидел трех оленей, отдыхающих на широкой каменной ступеньке, и услышал, как бурчало у них в животах. Они не спали, и то один, то другой бык поднимал голову, пытаясь отогнать черные тучи мух, льнущих к ноздрям и ушам; поэтому Ангутне пришлось сантиметр за сантиметром ползком продвигаться вперед. Прошел час, прежде чем он преодолел двадцать ярдов, но Ангутна двигался чрезвычайно осторожно, так что быки и не подозревали о его присутствии. Оставалось проползти не больше двух ярдов, чтобы можно было наверняка уложить оленя стрелой из своего короткого лука.

Но вдруг через гонимые ветром серые редеющие облака прорвались жаркие лучи солнца и упали на спину мальчика и на густой мех оленей. Тепло оживило их, и один за другим они начали подниматься на ноги. Теперь олени забеспокоились, насторожились и были готовы в любой момент сорваться с места. Ангутна застыл в мучительной нерешительности. Он впервые решился в одиночку выследить Тукту и верил: если его первая охота окажется неудачной, это будет дурным предзнаменованием на всю жизнь.

Однако солнечные лучи осветили не только оленей и мальчика. Они проникли в узкую расщелину над уступом скалы и разбудили пятерых спящих там детенышей песца. Их кошачьи серые мордочки показались наружу. Маленькие песцы близоруко щурились от слепящего блеска озера и окрестных скал. Своими черными, затуманенными еще после сна глазками они глядели на яркую картину с мальчиком и оленями, но, желая побольше увидеть, щенки позабыли первую заповедь дикой природы: видеть и слышать все, оставаясь невидимым и неслышимым. Они легко подбежали к краю расщелины и, смешно копируя заливистый лай напавшего на след взрослого песца, визгливо затявкали на странных зверей внизу.

Олени повернули свои тяжелые головы на звук, тревожно поводя ушами, пока не увидели суетящихся на карнизе высоко над ними щенков. Они продолжали наблюдать за молодыми песцами и поэтому не заметили молниеносного броска мальчика.

Резко прозвенела спущенная тетива, и почти сразу же послышался глухой звук удара вонзившейся в тело стрелы. Олени поскакали к обрывистому склону, ведущему к озеру, но один из них споткнулся, упал на колени, а потом боком заскользил вниз. Одно мгновение — и Ангутна оказался на нем. Медный нож мальчика вошел точно между шейными позвонками оленя, и тот перестал двигаться.

Любопытство щенков теперь переросло все границы. Один из них так далеко свесился с карниза, что потерял равновесие. Он лихорадочно заскреб задними лапами по гладкой поверхности камня, а передние уже молотили воздух. Скала отбросила его, он, кувыркаясь, описал в воздухе крутую дугу и упал в мох почти у самых ног Ангутны.

Щенок был слишком сильно оглушен, чтобы сопротивляться, когда мальчик поднял его за хвост. Ангутна осторожно коснулся пальцем головы зверька и, когда тот не укусил его, громко рассмеялся. Его смех раскатился среди окрестных холмов и донесся до ушей матери щенят, охотившейся далеко от своего логова; звук подстегнул бегущих прочь двух оставшихся в живых оленей и долетел до слуха парящего высоко в небе ворона.

Тогда мальчик сказал щенку:

— Ай-и! Кипмик — Маленький песик — мы хорошо поохотились — ты и я. Пусть так будет всегда, ведь ты, должно быть, один из Помогающих Духов.

Вечером того же дня Ангутна рассказал о своей охоте в отцовской палатке. Мужчины постарше улыбались, слушая его рассказ, и согласились, что маленький песец действительно может быть добрым знаком, посланным мальчику. А щенок, привязанный к одному из шестов палатки, лежал, свернувшись в маленький серый клубочек, прижав к голове уши и зажмурив глаза, всем сердечком надеясь, что это только страшный сон, а когда он проснется, снова найдет утешение у теплых сосков матери.

Так песец появился в жилище человека. Почти все дни Ангутна проводил с Кипмиком, который вскоре позабыл свои страхи — ведь натуре песцов свойственна живейшая любознательность и страх не живет в их душе долго.

Пока щенок был еще слишком мал и мог невзначай угодить в пасть охотящихся поблизости от становища собак, ночью его держали на привязи, но днем песец и мальчик совершали целые путешествия по ближним и дальним окрестностям, исследуя мир. Щенок тогда либо трусил впереди мальчика по волнистым равнинам и холмам, либо, распластавшись неподвижно, лежал на носу каяка, когда Ангутна вел свою узенькую лодочку по блестящим зеркалам озер.

Мальчик и песец жили одной жизнью, и мысли их сливались в одно целое. Связь между ними усиливала вера Ангутны в то, что это был не просто песец, а воплощение Помогающего Духа, пожелавшего жить вместе с ним. А Кипмик — может быть, и он видел в мальчике своего духа-хранителя?

Первый снег в том году лег в конце сентября, и вскоре Кипмик сбросил свой темно-серый щенячий мех и накинул снежно-белую мантию взрослого песца. Теперь длинный мех его был мягким, почти как пух, а на белой мордочке, обрамленной пушистым воротником, ярко чернели блестящие глаза и пятнышко носа.

Его хвост был одинаковой длины с телом и ничуть не тоньше. По сравнению с рыжей лисой, живущей в лесах, он был маленьким, но вдвое ловчее, а смелость его просто не имела границ.

За вторую прожитую вместе с песцом зиму и Ангутна перестал быть мальчиком. Ему исполнилось пятнадцать лет, но по силам и уму он вполне мог считаться взрослым. Когда ночи стали такими длинными, что почти незаметно сменяли друг друга, отец Ангутны переговорил с отцом молоденькой девушки по имени Эпитна. Девушка перешла жить в иглу семьи Ангутны, а юноша, ставший теперь мужчиной, взял ее в жены.

Зимой жизнь в тундре текла совсем неторопливо, потому что олени уходили далеко на юг, и в стойбищах люди питались жиром и мясом, заготовленными на большой охоте осенью. Но с прилетом снежников [1] Имеется в виду птица юнко зимний (прим. перев.). весна и олени возвращались на равнины вблизи озера Обжора, и стойбища пробуждались к новой полнокровной жизни.