Борис Хазанов - Вчерашняя вечность. Фрагменты XX столетия

Он обратил взор на другой конец стола. Красная маска заволновалась, послышался хриплый прокуренный голос.

«Чистая фантазия. А если начистоту, я эту ведьму знаю. Картина такая, действительно, была. Порнографическая картинка, прямо скажем. Но дело-то в том, что…»

«Что вы можете сказать о подсудимом?»

«Я его любила, а он оказался неблагодарной свиньёй».

«Так я и знал, — пробормотал писатель. — Никто тут не скажет обо мне доброго слова… вы специально их подобрали».

«Попрошу не перебивать свидетельницу».

«Я его приютила, хотя это было опасно. Люди-то, сами знаете, какие, я имею в виду соседей. Нагрянет милиция, и что я скажу?»

«Ты же говорила, — не выдержал писатель, — что начальник милиции тебя знает. Это я тебя предупреждал, а ты только смеялась… Она не меня любила, а мой… пардон… — Писатель похлопал себя внизу. — Она приучила меня к наркотикам… А потом бросила!»

«Я? бросила?!.. А ты забыл, что было с Алексей Фомичом?»

«Кто такой Алексей Фомич?»

«Это её содержатель. Комсомольский руководитель высокого ранга».

«Фамилия? Надо вызвать его», — сказал, отнесясь к секретарю, председатель.

«Поздно! Нет моего дорогого Алексея Фомича. Это он его убил! Убил, а сам смылся. Мне пришлось отвечать…»

«Да как ты смеешь!..»

«Предупреждаю, если вы ещё раз позволите себе перебивать…»

«Что? что вы можете со мной сделать? — плача, выкрикнул писатель. — Со мной уже всё сделали… Проклятая жизнь, — бормотал он. — Проклятая страна…»

«Если вы ещё раз… Вы будете выведены из зала».

«Х-ха. Сделайте милость!»

«Заседание продолжается, — выдержав паузу, величественно сказал председатель. Писателю: — А вам советую выбирать выражения. Проклятая страна… как это у вас язык повернулся сказать такое!»

Последние лучи солнца блестели на его черепе. Он обратился к зелёной маске:

«Ваша очередь».

Маска молчала.

«У вас есть претензии к… этому господину?»

Она кивнула.

«Пожалуйста».

«Я женщина. Баба, по-простому говоря».

«Так. И… и что же?»

«Ничего», — сказала зелёная маска.

«Мы вас слушаем, — мягко сказал председатель. — Вы хотели что-то сказать суду. Что вы хотели сказать?»

«А то, что не каждому такая баба достанется».

«Вы хотите сказать — такая, как вы? Он вас не оценил?»

«Он ходил в деревню. Ко мне ходил, ночью».

«Как, будучи заключённым?»

«Он был бесконвойный. Ну и пользовался, что никто не видел».

«Следовательно, ещё одно грубое нарушение закона. Внесите, — сказал председатель секретарю, — соответствующее дополнение в обвинительное заключение… Продолжайте, мы вас слушаем».

«Да я не о том. Вот он, значит, ходил ко мне в деревню».

«Как называется ваша деревня?»

«Кукуй».

«Красивое название, — сказал председатель. — Далеко?»

«Что далеко?»

«Далеко ли он ходил к вам?»

«Недалече. Вёрст восемь будет. А ночи были чудные, звёзды, словно брильянты, глаз не оторвёшь!»

«Вы очень поэтически выражаетесь… Если я вас правильно понял, вы чувствуете себя оскорблённой. Чем он вас обидел?»

«Ради этого только и ходил».

«Ради того, чтобы любоваться ночным небом?»

«Люди не видали, а Бог всё видит», — сказала маска, и все согласно закивали.

«Хгм… — Председатель суда прочистил голос. — Итак?»

«Это бывает, у некоторых душевнобольных, — заметил писатель. — Когда они слышат голоса, и все их в чём-то обвиняют, ругают…»

«Это вы о свидетельнице?»

«Да при чём тут свидетельница. Я хочу сказать, это бывает. Но я ведь не сумасшедший».

«Если бы он любил, — лепетала маска, — а у него только одно на уме… Придёт, и сразу — давай, ложись».

«Вы хотите сказать… э?»

Маска не слушала.

«Я-то была… какая я была, о-ох! Да на меня заглядеться можно было! Глаз не оторвёшь! Молодая, ядрёная. Шея как у царевны-лебеди. Груди белые, круглые, в руки возьмёшь — словно пышки. Словно мне семнадцать лет, а соски как у зрелой бабы, словно вишни, высокие, сладкие… Вот здесь, — маска показала на талию, — тоненькая, как девушка, а бёдра! Широкие, пышные, и передница, и задница, прости Господи, да ведь только Бог один может такое создать; а самая-то сладость, она внизу, она не видна. Нежная, розовая, глубокая — пропадёшь!»

Председатель снова откашлялся.

«Вы… — проговорил он, — ближе к делу, ближе к делу…»

«То ли ещё бывало… Мы с ним и в баню ходили. Сама для него топила».

«Что за чушь, — пробормотал писатель, — какая там баня, это уж ни в какие ворота не лезет…»

«Чего там говорить, — неожиданно спокойно сказала маска. — Бросил он меня. Попользовался и бросил. А я уже была чижолая».

Наступило молчание. Председатель взглянул на секретаря, тот показал на нетерпеливо ёрзавшую розовую маску.

Послышался слабый голосок:

«Я… я хочу тоже сказать…» — и она расплакалась.

«Деточка моя, — ворковал председатель, — ну полно, полно… успокойтесь. Мы вас внимательно слушаем».

Маска хлюпала носиком поднесла к глазам под маской скомканный розовый платочек.

«Он нанёс мне жуткое оскорбление!»

«Ага, — оживился председатель, — какое же оскорбление?»

«Мне стыдно», — пролепетала она.

«Не надо ничего утаивать. Расскажите всё суду».

«Мы вместе учились».

«В университете, если не ошибаюсь?»

«Да. Он за мной ухаживал».

«Та-ак… и что же?»

«Ухаживал, ухаживал, и… и ничего. Сколько можно ждать? — закричала она. — Я спрашиваю!»

«Чего ждать?» — не понял председатель.

«Как это, чего! Вы что думаете, я первая должна?.. У меня есть гордость! Сам должен знать!»

«Простите, кто? Кто должен знать?»

«Он! Он мою девичью гордость оскорбил. Мою стыдливость. Я же не бревно! Я хотела ему принадлежать. А он? Он даже ни разу меня не обнял!»

«Неправда, — неожиданно войдя в зал, сказала девушка по имени Аглая. Она была без маски. — Он только делал вид. На самом деле он был влюблён в меня!»

«Ты? — вскричал писатель. — Как ты сюда попала?..»

«Позвольте, позвольте… — лепетал председатель. — Попрошу к порядку!»

«Минуточку, я сейчас всё расскажу», — сказал писатель.

«Нечего рассказывать. Он был недостоин моей любви».

«Вот: это она. Она стучала на меня!»

«Идиот, тебе это приснилось».

«Наденьте маску. И сядьте», — сказал секретарь.

Она возразила:

«Пошёл ты, знаешь, куда?»

И больше её не было.

«Есть ли ещё вопросы?» — осведомился председатель.

Никто не откликнулся.

«Слово предоставляется…» — он покосился на последнего свидетеля, это была полосатая маска, крайняя слева. Она не дала ему закончить.

«Совсем заклевали парня!»

«Так ему и надо», — заметил кто-то.

Главный судья спросил:

«Вы были с ним в связи?»

«Ну, была, — сказала маска, поправляя на лице съезжающую маску. — Плохую дали», — пробормотала она.