Геннадий Прашкевич - После бала

Я закрыл глаза.

Ну да, грех. Вечный грех.

Грех, он, как ни крути, является краеугольным камнем в любой религии, в любом общественном движении. Но где точные критерии? Ясны лишь некоторые границы существования греха. Ну, сознание, положим. Ну, осознание себя субъектом греха. Но в материальном мире греха нет и быть не может, что, однако, нисколько не мешает осознающим свой грех страдать и переносить последствия своих страданий в материальный мир. Короче, грех – это то, что наш ум считает грехом…

Я попытался донести эту мысль до Сашки. Слишком частое обращение к “обээшкам”, напомнил я, может приводит к мощным и очень печальным срывам. Вспомни Светлану С., или та же Парвана… Ну да, мы можем лечить тоску по родине, несчастную любовь, мы излечиваем капитальных наркоманов, но тут есть специфика, не зря Старик нас предупреждал. Ну ладно, излечим мы всех. А дальше?

Сашка ухмыльнулся: “А дальше новых наготовим по нашей же методе”.

Короче, выгнал я его.

И подошел к окну.

Шел снег. Позвонила Варя.

Я сказал ей, что задержусь, и поймал себя на банальной мысли, как все изменилось.

Когда я был мелким, то страшно боялся в воскресенье пропустить какую-нибудь мультяшку. Часов наручных не было. Уйдешь гулять, и надо прохожих через каждые пять минут спрашивать, чтобы не упустить время. Так я что делал? Берешь будильник заводной, на ручку завода звонка привязывается нитка, на другой конец – что-то яркое. Ставишь время звонка минут за пятнадцать до начала мультика, будильник на подоконник, а нитку с “флажком” – в форточку. Когда наступает момент Х , будильник звенит, ручка крутится и наматывает на себя нитку, отчего яркий “флажок” за форточкой поднимается. Гоняй мяч да посматривай время от времени на своё окно. Очень скоро к моему сигналу привыкли все мелкие.

“Ну, ты где?”

Варя решительно вела меня к эталону.

“Ладно, сейчас выхожу. Минут через десять буду дома”.

И попросил: “Варька, не клади трубку. У меня звонок на параллельной”.

“Александр Александрович… – узнал я низкий мрачный голос милиционера Белова, он за определенные денежки поставляет нам нужную информацию. – Тут такое дело… – Сердце у меня дрогнуло. – Вы, значит, подъезжайте к „Интегралу“ сейчас…”

“Я уже домой собрался”.

“Надо, Александр Александрович”.

“С кем ты там говоришь?” – спросила Варя.

“Да тут Белов просит подъехать к „Интегралу“”.

“Так ты же все равно мимо “Интеграла” поедешь”.

Вот и пойми женскую логику. То торопись, то заезжай куда-то.

Но я так и сделал. Тормознул у кафе “Интеграл” в лунной тени недостроенной кирпичной многоэтажки, по голым стенам которой любят летом лазать любители паркура. “Стройка незаконна”. Надпись им не мешает. В свете фонаря медленно крутились снежинки, метрах в ста проглядывали подъезды и освещенные окна жилого дома. Непонятно, выбежал Виталик из кафе или вышел из дома… Из дома, конечно, хотя снег запорошил все следы… Из кафе не выбегают в распахнутой рубашке и в тапочках на босу ногу… Милицейская машина с погашенной мигалкой прикрывала труп со стороны дороги, два милиционера курили, Белов стоял метрах в трех в стороне.

“Зачем остановились? – подозрительно спросил лейтенант, наверное, старший в этой группе. – Вы что, знали убитого?”

Я спросил:

“Вызвали скорую?”

Милиционеры переглянулись, старший вытащил мобилу.

“Александр Александрович, – шепнул Белов. Выглядел он растерянным, но, наверное, знал, что делает. – Мы случайно наткнулись на труп. Это… Это же Виталий Ильич… Вы же видите… Он был жив… Ножевое ранение в грудь, с таким не выживают, но он был жив… Я хотел вызвать скорую, а лейтенант Никонов запретил. Он подсунул носок сапога под голову Виталия Ильича, понимаете? И сказал Виталию Ильичу, пока, мол, не расколешься, кто тебя, никакой скорой…”

“А Виталик?”

“Он умер…”

Я пошел к машине, но лейтенант остановил меня.

Ну да… Лейтенант Никонов… Лицо твердое, смуглое, в резких морщинах, задубел на службе… Одной рукой лейтенант Никонов заученно и ловко залез во внутренний карман моего пиджака (дубленка расстегнута) и извлек бумажник и удостоверение. Бумажник сунул уже в свой карман, а удостоверение протянул напарнику. Я боялся, что тот, не глядя, выбросит удостоверение, но этого не случилось. Напарник глянул в удостоверение и зашипел Никонову: “Тронулся совсем? Это Холин! Верни бумажник”. И двумя пальцами с огромным уважением протянул мне удостоверение. Так хотел выказать ревностное исполнение служебных обязанностей, что заорал на Белова: “Чего стоишь? Вызывай скорую!”

“Вызовите сами, – сказал я, пряча в карман бумажник и удостоверение. – Белов поедет со мной. – Я милиционерам ни на грош не верил и не собирался оставлять с ними единственного свидетеля. – Сейчас же вызовите скорую, я посекундно проверю все ваши действия”.

“Разрешите выполнять?”

Я кивнул. На втором этаже жилого дома светились окна Виталика.

“Слушай меня, – сказал я Белову уже в машине. – Я высажу тебя напротив подъезда. Поднимешься к Парване. Пусть видит, что мы все знаем. Пригляди за ней. Никонову на звонки не отвечай, это я беру на себя. – Я чувствовал легкие покалывания в висках, кажется, “обээшка” не справлялась с выбросом адреналина. – Будь с Парваной, пока не появятся эфэсбэшники”.

Он кивнул.

Крутился под фонарем снег.

Виталик лежал на спине, рубашка распахнута, кажется, разорвана, голая грудь в потеках подмерзшей крови. В свете фонаря кровь казалась совсем черной. Милиционеры стояли передо мной по стойке “смирно”. Они знали, что основные добавки к зарплате получают благодаря нашей лаборатории. И еще они кое-что знали. Такая у них служба. Им накачку делают, вручая “обээшки”. Прости, Виталик. Как ты сам говорил: “И сыплются звезды сквозь пальцы, и путаются перья ветра в распущенных волосах, и ты говоришь что-то в небо, в бархатные тучи, бесстрастным звездам”. Прости, ты любил декламировать такую вот хрень. “Идти босиком по снегу, Кожа плавится. А ты пахнешь вишневым табаком и еще чем-то, отчаянно-соблазнительным. О, восточный вулкан, ждущий своего часа…”

2009 год

18 августа

Папа улетел в Австрию. Мама занята аюрведой: они с тетей Адой посещают курсы индуса, прилетевшего в Сибирь из Бомбея. Горничная Люся на меня сердится. В “Википедии” никого из бывших папиных сотрудников я не нашел. Интересно, почему их там нет, если они многого добились? Ведь их “обээшки” срабатывают на все сто процентов, так папа пишет. Ведь они излечивают преступников и наркоманов. Правда, школьные тетрадки со стола исчезли, ящики заперты. Но я один вскрыл, в который уже заглядывал. Евро и паспорт исчезли, да и цветных кругляшек оказалось меньше. На всякий случай одну я сунул в карман. И почему-то вспомнил крейзи-хаус, как меня хотели размазать по щебню, а я не захотел.