Ширли Джексон - Зуб

— Седьмой этаж.

В лифте ей пришлось потесниться, чтобы медсестра вкатила туда старую леди в кресле-каталке. Старая леди ехала в лифте тихо и спокойно, ее колени прикрывал плед, она лишь обратила внимание лифтера на «славный денек», и тот ответил «приятно видеть солнышко», после чего леди откинулась в кресле, а медсестра поправила ее плед со словами «не будем волноваться», на что старая леди тут же возразила: «А кто волнуется»?

Они вышли на четвертом этаже. Лифт пошел вверх, лифтер объявил: «Седьмой», лифт остановился, дверь открылась.

— Прямо по коридору и налево, — подсказал лифтер.

По обе стороны коридора были закрытые двери с табличками. На одних было написано «Зубной хирург», на других «Клиника» или «Рентген». Лишь табличка «Женский туалет» выглядела приветливо и как-то понятнее, и совсем не отзывалась больницей.

Свернув налево, она увидела дверь с нужным ей именем, открыла ее, и вошла внутрь. За стеклянным окошком, почти как в банке, сидела сестра, по углам приемной в кадках росли пальмы, в удобных креслах можно было полистать свежие журналы.

— Да? — спросила сестра за окошком, словно вы превысили ваш кредит у дантиста, и задолжали ему пару зубов.

Она вручила сестре бумажку через окно, та посмотрела и сказала:

— Так, нижний клык. Они нам звонили насчет вас. Не угодно ли вам пройти прямо сейчас? Вон туда, в левую дверь.

«Дверь в склеп?» — чуть не переспросила она, а потом тихо открыла дверь и вошла. Внутри ее ждала другая медсестра, она с улыбкой повернулась и пошла, не сомневаясь, что за ней последуют без возражений.

Был сделан еще один снимок, и сестра сказала своей коллеге «клык снизу», а та позвала «пойдемте этим путем, пожалуйста».

Были еще переходы и лабиринты, казалось, они ведут к сердцу этого учреждения, и, наконец, ее поместили в каморку за перегородкой, где стояли кушетка с подушкой, полоскательница и кресло.

— Ждите здесь, — сказала сестра. — Если можете, расслабьтесь.

— Может быть, я посплю, — ответила она.

— Отлично. Вам не придется ждать долго.

Она ждала, вероятно, больше часа, почти в постоянном полусне, просыпаясь только, если кто-то проходил мимо двери. Один раз заглянула сестра, и с улыбкой повторила:

— Уже недолго.

Потом она неожиданно вернулась, и, уже без улыбки, уже не как добрая хозяйка, но оперативно, со знанием дела, бросила:

— Пойдемте, и целеустремленно направилась по коридору.

Потом, очень быстро, быстрее, чем она успела заметить, ее усадили в кресло, одно полотенце оказалось у нее на голове, а другое под подбородком, и сестра положила ей руку на плечо.

— Будет больно?

— Нет, — ответила сестра, и улыбнулась. — Вы же знаете, что больно не будет, правда?

— Да, — сказала она.

Вошел врач, и с улыбкой посмотрел на нее сверху вниз.

— Будет больно? — спросила она.

— В наше время, — бодро ответил он, — мы бы сидели без работы, причиняя людям боль.

Болтая без умолку, он тем временем занимался металлическими, судя по звукам под салфеткой, инструментами, а за ее спиной почти бесшумно выкатился какой-то большой механизм.

— Мы бы совсем остались без работы, — повторил врач. — Вы не о том беспокоитесь, главное, не разболтать нам во сне ваши секреты. Поосторожнее с ними, знаете ли. Значит, нижний клык? — спросил он у сестры.

— Нижний, доктор, — подтвердила она.

Тогда они закрыли ей лицо резиновой маской, у которой был металлический привкус, и врач два или три раза произнес: «Знаете ли», пока она еще могла его видеть поверх маски.

— Расслабьте ваши пальцы, милочка, — сказала сестра, и впервые за долгое время ее руки расслабились.

В первую очередь, забраться в такую даль, подумала она, не забывай об этом. И не забудь металлические звуки и привкус всего этого. И возмутительное унижение…

А потом музыкальный водоворот, звонкая, оглушающее громкая музыка без конца и края, карусель звуков, крутится-вертится, и она бежала, что есть сил, по длинному, отталкивающе-чистому коридору с дверями с обеих сторон, а в конце коридора стоял Джим, он со смехом протягивает руки и что-то выкрикивает, что-то, чего ей никак не расслышать из-за громкой музыки. А она все бежала и бежала, а потом сказала «я не боюсь», и кто-то из-за двери схватил ее за руку и вытащил, и мир тревожно распухал, пока не замер на той грани, где на нее смотрела сверху вниз голова дантиста, и окно опустилось на прежнее место, и сестра по-прежнему держала ее за руку.

— Зачем вы вытащили меня обратно? — произнесла она, и во рту у нее оказалось полно крови. — Я хотела идти дальше.

— Я вас не тащила, — возразила сестра, но доктор сказал:

— Она еще не очнулась.

Она сидела неподвижно, и чувствовала, что по лицу текут слезы, а сестра вытирает их салфеткой. Крови, кроме той, что у нее во рту, больше нигде не было; все было таким же чистым, как и до операции. Неожиданно врач вышел, и сестра протянула руку, помогла ей подняться из кресла.

— Я разговаривала? — спросила она вдруг с тревогой. — Я что-нибудь сказала?

— Вы сказали: «Мне не страшно», — успокоила ее сестра. — Уже когда действие наркоза заканчивалось.

— Нет, — сказала она, отпуская руку, державшую ее за плечо. — Я что-нибудь сказала? Разве я не сказала, где он?

— Вы не сказали ничего, — ответила сестра. — Доктор просто вас дразнил.

— А где мой зуб? — спохватилась она так внезапно, что сестра рассмеялась и сказала:

— Нет его. Больше он вас не побеспокоит.

Потом она еще раз оказалась за той перегородкой, там она смогла прилечь и расплакалась, а сестра принесла ей виски в бумажном стаканчике, и поставила его на край полоскательницы.

— Кровь дана мне богом, чтобы пить, — сказала она сестре.

— Не полощите ваш рот, иначе рана не затянется, — сказала та в ответ.

Сестры долго не было, потом она вернулась и улыбнулась ей с порога:

— Я вижу, вы снова проснулись?

— А что? — спросила она.

— Вы спали, — сказала сестра, — и я не хотела вас будить.

Она выпрямилась, у нее кружилась голова, и ей казалось, что она провела за этой перегородкой чуть ли не всю жизнь.

— Не хотите ли пройтись? — спросила сестра, сама доброта.

Она протянула ей ту же самую руку, достаточно сильную, чтобы поддержать и направить любые заплетающиеся ноги; на сей раз они вернулись долгим коридором, туда, где сестра сидела за окошком кассы.

— Ну как, все сделали? — бодро поинтересовалась она. — Присядьте пока на минутку!

Она указала пальцем на стул у окошка, и тут же принялась что-то записывать.

— Два часа не полощите рот, — сказала она, не поворачиваясь. — Вечером примите успокоительное, будет болеть — две таблетки аспирина. Если боль не пройдет, и пойдет кровь, сразу же позвоните нам. Хорошо?