Дирк Уиттенборн - Жестокие люди

– Кто это?

– Моя мать. Пытается изобразить святую невинность.

– У вас были хорошие отношения?

– Я любил ее, пока мне не исполнилось столько лет, сколько тебе сейчас.

– А потом что случилось?

– Мы разбогатели. – Он швырнул фотографию обратно в кучу.

В углу комнаты стоял кожаный диван, на котором были сложены в огромную кучу обитые войлоком архивные папки.

– Каждая папка рассчитана на один год. Для каждого года – своя. Тебе нужно рассортировать фотографии и разложить их по папкам в зависимости от даты, которая на них написана. Другие мы просмотрим потом вместе и попытаемся понять, когда же эти чертовы снимки были сделаны. – Я решил, что это непыльная работа, но тут он указал на электрическую печатную машинку, стоящую на столике у окна. – Я хочу, чтобы ты составил список, в котором было бы указано, когда была сделана фотография, и какого она размера, и кто на ней. Это касается всех снимков. Если ты не знаешь, кто изображен на снимке или где он был сделан, то просто отложи его в особую папку. Вот в эту она здесь специально для этого. – Осборн рассмеялся.

Мне хотелось узнать, зачем ему это все надо. Но вместо этого сказал:

– Большая куча получится, наверное.

– Поэтому то, чем ты будешь заниматься, называется работой, сынок.

Он опять засунул руку в кучу на биллиардном столе, и вытащил снимок, на котором был снят вместе с какой-то девушкой. Их окружали античные развалины. Они были такими молодыми и красивыми! Казалось, они будут жить вечно.

– Знаешь, когда я смотрю на это, у меня такое впечатление, что это не моя жизнь, а чужая, и что я просто турист, который любуется открытками. – На обратной стороне было написано: «Медовый месяц. Остров Сицилия».

Он пошаркал к двери. Теперь он действительно выглядел очень старым. Мне хотелось сказать ему что-то ободряющее, чтобы он перестал думать о прошлом.

– Как вы думаете, то, что мистер Лэнгли вышел из комы – это чудо? – Он закрыл глаза и так долго думал над моим вопросом, что я уже решил, что он заснул.

– Чудеса случаются для того, чтобы мы помнили о том, что граница, разделяющая возможное и невозможное намного тоньше, чем нам кажется. – Я ничего не понял. – А вот еще одно чудо. – Он протянул мне пакет с проявленными фотографиями, на которых была запечатлена Майя, сидящая у меня на коленях. Мы улыбались совершенно одинаково. Я просто не верил своим глазам. Такое не забывается. Это случилось всего две недели тому назад, а я уже ничего не помнил.

Когда я пришел к Осборну на следующий день, то обнаружил, что он разговаривает с фотографией. «Что за дебильная компания ублюдков!». Он рассматривал кучку черно-белых снимков размером восемь на десять сантиметров, на которых несколько мужчин сидели за круглым столом вместе с Рузвельтом. Моему начальнику там было лет тридцать – тоненькие усики, костюм в полоску: выглядел он ужасно умным. Не успел я попросить его об этом, как он начал рассказывать мне об этих людях, указывая на них потемневшим от курения сигар, которые он не должен был курить, пальцем:

– Этот работал в «Стэндард Ойл», этот из компании «Форд» – он был нацистом. Это Уолтер Крайслер – приятный парень, этот мошенник из АТ&Т, а этого, как же его зовут… короче, он занимался железными дорогами.

Рузвельт специально пригласил нас в Белый дом, чтобы мы подсказали ему, как выбраться из Депрессии.

– И что вы ему посоветовали?

– Продавать место для рекламы на однодолларовой бумажке. – Я так долго смеялся, что он, так и не дождавшись, пока я успокоюсь, продолжил:

– Вот это вот куда забавнее. Посмотри сюда.

На фотографии выстроилась футбольная команда. Это был 1919 год. Оказалось, что невысокий парнишка со спущенным носком – это Осборн.

– Господи, какое это счастье – быть молодым… Правда, понимаешь это только в старости. – Он посмотрел на снимок через лупу с ручкой из слоновой кости.

Было заметно, что тогда у него были прыщи.

– Никто нас не мог победить. Разумеется, мы играли только с девчонками.

– Чувство юмора его иногда подводило.

– Как вы думаете, я могу поступить в колледж, в котором вы учились? Я достаточно умный для этого?

– А ты можешь щелкать пальцами и одновременно жевать?

Он и не заметил, что заставил меня почувствовать себя полным идиотом.

– Да зачем тебе туда поступать? Я ненавидел эту школу. Все эти частные закрытые заведения похожи на тюрьмы. За тем исключением, что кормят там еще хуже. И если ты думаешь, что я уже ни черта не соображаю и сам не понимаю, что говорю, то знай, что однажды я обедал в тюрьме «Синг-Синг». Один мой бывший партнер пытался закончить там свое образование. Его осудили за растрату казенных денег. Поверь мне, частные школы тебе не понравятся.

– Но Брюс ведь окончил эту школу!

– У него не было выбора.

У меня тоже. Но об этом я ему не сказал. Тут на его наручных часах зазвенел будильник.

– Ох, пора мне кровь переливать. – Наверное, он не шутил. Он передал мне охапку кожаных фотоальбомов и ушел из биллиардной, даже не попрощавшись.

Было весело рассматривать фотографии Майи и Брюса, которые были сделаны, когда они были детьми. Но после того, как я в сотый раз напечатал «Семья Лэнгли на отдыхе в Париже, в Лондоне, на Цейлоне, в парке Серенгети в Танзании, в Ист-Гемптоне, в Палм-Бич, на острове Сент-Бертелеми, в Сен-Морице, в Сен-Тропезе» – мне это стало надоедать.

А после сто пятидесятой надписи я был уже раздражен до предела. У них всегда был такой счастливый вид. Почему бы и нет? Если они не были на каком-нибудь курорте, значит, развлекались в Флейвалле. То есть отдыхали после отдыха. Я старался разглядеть в этих снимках что-нибудь странное. И тогда дело пошло веселее. Я заметил, что Майя почти всегда держала в руках какое-нибудь животное – кота или собаку, дотрагивалась до лошади или до плюшевого медвежонка. Миссис Лэнгли, постоянно сжимающая в руке банку с лимонадом, обычно смотрела не в камеру, а на своего мужа. И у нее всегда были широко раскрыты глаза, а на губах застывала растерянная и чуть испуганная улыбка. Как будто ее муж был святым со стигматами на руках, в которых он неизменно держал теннисную ракетку, удочку, лыжную палку или клюшку для гольфа. Брюс же часто принимал живописные позы и весело улыбался, глядя прямо в объектив фотокамеры. Но вскоре мне стало ясно, что выглядеть счастливым и быть им – это не одно и то же. Комфорт и роскошь, окружающие их постоянно, слепили меня, так что было сложно понять, что они чувствуют на самом деле. Все равно что на солнце смотреть.

К концу недели я подшил такое количество их фотографий, что мне уже стало казаться, что я тоже член семьи Лэнгли. Я многое узнал благодаря этим фотографиям, и теперь уже начинал понимать намеки на прошлые события, которые они делали в моем присутствии, а их шутки казались мне более смешными и менее затертыми.