Дирк Уиттенборн - Жестокие люди

– В нашей семье произошло два радостных события: во-первых, через несколько недель отец возвращается домой. – Все зааплодировали. Не только меня удивил новый образ Брюса. Но в основном собравшиеся отнеслись к его преображению благосклонно. – Он говорил мне, что с нетерпением ждет того момента, когда сможет поблагодарить всех вас и каждого из вас лично за ваши молитвы и любовь, которая спасла его от болезни. Раньше на его лице часто появлялась задорная ухмылка избалованного ребенка, и его было невозможно ненавидеть. Теперь она превратилась в честную, добрую широкую улыбку. Он будто извинялся, искренне улыбаясь. И всем казалось, что новый Брюс в строгом костюме – это предзнаменование перемен к лучшему. – Мы бы хотели отблагодарить судьбу за ниспосланное нам счастье, которое, надеюсь, не покинет Флейвалль и впредь. Я рад, что в следующем году на полях, которые располагаются вон там… – Он показал рукой на десять акров кормовой кукурузы, которая росла за магазином, – будет располагаться приют для детей из гетто. Ведь их так много в нашей стране. Этот приют нужен им, потому что у них нет того благополучия, которое мы принимаем как должное. – Судя по реакции толпы, можно было предположить, что здесь собираются построить самодельный ядерный реактор. Захлопали только те люди, которые жили далеко от Флейвалля.

Осборн только улыбался и кивал головой, будто все было прекрасно. Но я видел, что он вытащил из кармана сигару и засунул ее в рот незажженной – верный знак, что для него это тоже было что-то новенькое. Уолтер выплюнул табачную жвачку и высказал громко мысль, которая у всех вертелась в голове: «Он разрушит Флейвалль к чертовой матери. Да эти люди готовы у себя во дворе гадить. А теперь они будут гадить у нас».

Единственный, кто одобрил идею – это был Маркус. Они со Слимом подошли к нам, и Маркус заявил с довольным видом: «Что ж, теперь в Флейвалле действительно будет все». Но Гейтс так сурово глянул на него, так что тот сразу заткнулся.

– Как Брюс до этого додумался? – спросил я Майю.

– Это папа ему подсказал.

– Похоже на то, что вам опять придется раздавать свои рождественские подарки.

– Мне все равно. Лишь бы у меня был ты.

Когда я только приехал сюда, мне бы наверняка понравилась идея притащить сюда малолетних головорезов, вооруженных самодельными бомбами и банками с краской. Представляю, как бы они сидели в засаде у магазина. Тогда я бы сказал: «Все правильно. Пора этим толстосумам узнать, почем фунт лиха». Но теперь я сроднился с Флейваллем, и мне не хотелось видеть, как кто-то будет портить или менять этот мирок, который превратил меня в совершенно другого человека – человека, который не уделил бы и минуты парню, каким я был всего два месяца назад.

Майя сказала, что впервые люди стали уезжать с праздника, не дождавшись салюта. Наверное, это из-за того, что они его уже раньше видели, решил я. Но когда стали взрываться ракеты, и небо покрылось цветистыми всполохами, я увидел, как Брюс пытается объяснить фермерам и владельцам шикарных усадьб, в чем состоит смысл этого благодеяния. Они слушали его с угрюмыми лицами. Его улыбка и обаяние искренности сменились пылкостью, страстностью. Глаза блестели, а выражение лица стало безумным. Он не привык к тому, чтобы люди холодно реагировали, когда ему случалось разговаривать с ними о чем бы то ни было.

– Ты даже не спросил меня о том, что за сюрприз я тебе подготовила. – Майя наклонилась ко мне поближе и прикоснулась губами к моему уху. Руки у меня покрылись мурашками.

– Так что это?

– Я решила, что не хочу ждать. Мы должны сделать это сегодня вечером. – Кровь с такой скоростью прилила к нижней части моего тела, что у меня закружилась голова.

– Ты уверена? – Мне хотелось, чтобы она повторила то, что сказала.

– Абсолютно.

– А где?

– В постели.

– В чьей?

– В моей, дурачок.

– А что, если твоя мама…

– Мы оба прекрасно знаем, что сегодня она выпила такое количество коктейлей, что не услышит, даже если в моей кровати бомба взорвется. – Мы никогда не говорили о том, что ее мама скрывает свое пристрастие к алкоголю. Оказывается, Майя знала, что я в курсе.

– А Брюс?

– Я предупредила его, что ты придешь. Он переночует у дедушки, чтобы мы свободнее себя чувствовали. Я столько раз его покрывала… так что уж такую малость он может для меня сделать.

– Но… – Не то чтобы я хотел, чтобы мои опасения оправдались, просто мне было важно предусмотреть все, что могло бы нам помешать.

– Я запру собак в кухне, и открою дверь веранды. Ты войдешь в библиотеку. Прямо за письменным столом есть дверь – она выглядит так, будто это часть обивки. Внутри – лестница, которая ведет в комнату для гостей. Рядом – моя комната. У них общая дверь. Тебе даже в холл входить не придется.

Потом мы с Майей попрощались на глазах у мамы и Леффлера. Она спросила меня, не хотел бы я зайти завтра к ней, после того, как закончу работать с фотографиями, и пообедать с ее семьей. Я закосил под дурачка и спросил у мамы разрешения. Ей это очень понравилось. Доктор Дик подскочил от радости – ему представилась прекрасная возможность напроситься в гости. «Что ж, раз уж ты будешь дома одна, не позволишь ли мне присоединиться к тебе? Я мог бы приготовить своего знаменитого coq au vin.

– Да уж, представляю.

Брюс по-прежнему пытался убедить в том, насколько важна и благородна его затея. Я протянул ему пиджак. Он только рукой махнул. «Потом отдашь». На улице стало прохладнее, поэтому я надел его, когда мы ехали домой, сидя на заднем сиденье грузовика Леффлера. Этот докторишка был таким позером, что специально положил сзади охапку соломы, чтобы все думали, что на его игрушечной ферме что-то растет.

Я лежал в постели целый час, не раздеваясь, и только потом тихо спустился с лестницы и побежал в темноте по траве. На мне по-прежнему был надет пиджак Брюса. Было очень холодно – я совсем не ожидал этого. Я пожалел, что не надел свитер, но продолжал бежать вперед. Интересно, Майя будет лежать в постели голой, или на ней будут трусики и лифчик? Лучше бы на ней что-то было. Мне было трудно бежать – во-первых, мне мешал разбухший член, а во-вторых – борозды на недавно распаханном поле. За моей спиной светил месяц. На плечах у меня был пиджак. Помню, как я думал о том, какую длинную, элегантную тень отбрасываю на распаханную землю. Вдруг мне в затылок что-то ударило.

Удар был таким резким и неожиданным, что я упал прямо лицом в землю, не успев даже почувствовать боли. Я лежал прямо на середине поля. Казалось, что-то упало на меня прямо с неба. Я приложил руку к затылку. Текла кровь, она струилась сквозь мои пальцы. Сердце бешено заколотилось. Я прикладывал руку к ране, которая стала жечь, болеть, как вдруг на голову мне накинули мешок. Меня стали пинать ногами. Раз, другой, в левый бок, потом в правый. Когда я завопил и попытался снять мешок с лица, ботинком меня ударили по шее. В рот мне попала земля, и я стал задыхаться. Последнее, что я помню – это как кто-то сел на меня и придавил мое лицо к земле.