Виталий Щигельский - Время воды

В шкуру осла я влезал тяжело. Мешала большая голова и пять лет учебы. Каждый вечер я говорил себе: ну, хватит, завтра надо брать расчет, ты — инженер, почти интеллектуал, ты мог бы создать машину, которая таскала бы тяжести вместо тебя и твоих товарищей-мулов. Ты и другие грузчики могли бы снять потные робы, выйти из душного склада на свет и найти себе занятие по способностям…

Безусловно, это была утопия. Люди всегда будут стоить дешевле машин. Жизнь показывала, что быстрее всего дешевеют инженеры, врачи, учителя и солдаты. И путь у всех был один — прямой и незамысловатый путь назад в феодализм.

Безысходности добавляли заполонившие город шайки диких собак, стайки бездомных, стаи черных джипов, похожих на взбесившихся бегемотов. Джипов, от фаркопа до кенгурятника, набитых вооруженными до зубов питекантропами.

Каждое утро я собирался поведать Лене о своих жутких сомнениях. Но Лена еще спала в это время. Она дышала ровно и сладко, отвернувшись к обоям, а в ее растрепанных волосах серебрились фантики от шоколадных конфет. Я аккуратно выуживал блестящие обертки из золотистых прядей любимой и понимал, что мне нужно отработать еще хотя бы одну неделю. Лена хотела купить новые итальянские туфли с пряжкой на самом высоком и самом тонком каблуке. У Лены часто рвались колготки, кончались сосиски, изводилась зубная паста, и этому, казалось, не будет конца…

Чтобы не создавать шума, я ел и одевался на кухне. Два вареных вкрутую яйца и тарелка похожего на застывающий клей овса составляли мой завтрак. Затем, накинув пальто или куртку, я выходил на улицу и шел известным маршрутом до станции метро Горьковская, проезжал подземным тоннелем под Марсовым полем и мутной Невой и топал пешком по Садовой до Мучного. От тупого физического труда во мне вырастало желание выпить, причем до состояния полного абстрагирования от действительности.

Клиенты заказывали помногу, и нам, грузчикам, приходилось весь день бегать складскими тропами то в холодильник за мясом, то в боковой зал за сыпучкой, то на второй этаж за алкоголем. Динамику движения сбивали повизгивания Анны и Нины или же паучий взгляд Героглу.

Зато при монотонных разгрузках можно было отпустить голову прочь и двигаться на автопилоте, не обращая внимания на клиентов и компрометирующих женский пол кладовщиц. Я научился медитировать, разгружая большие машины. Поэтому, когда ноги подкашивались под тяжестью ноши, а мышцы рук наливались свинцом, мой дух улетал парить над блестящим от солнца морем или превращался в шар белого цвета.

Медитацию изобрели рабы. Ну, не жрецам же она, в самом деле, была нужна. Не думай, дыши в такт шагам, будь пустой, как бамбук, тело само выберет нужный путь. Так говорил бригадир. Потеряв основную работу, Сергей развелся с женой и ходил на какие-то мистические курсы.

К сожалению или к счастью, достигать отрешенного состояния выходило не у всех. Глядя на двух Саш, например, я отчетливо понимал: для того, чтобы не думать, все же нужно иметь какое-то минимальное количество мозгов в голове.

Пять будних дней проходили в поту, жире, холоде морозильной камеры, сиропе от разбитого лимонада, окриках Нины и Анны, горном блеянии пучеглазого Керима Зарифовича, которому не сиделось подолгу в кресле руководителя, больше похожем на разложенный двуспальный диван. Вождь (так называл Керима Сергей, в шутку — надеялся я) часто выбегал в склад проверить, не упал ли темп товаро- и человекодвижения, а заодно и поссать за поддоном с коробками. У окна выдачи шумела алчущая окороков и водки толпа мелких и очень мелких торговцев. Это были «новые русские», зарождающийся средний класс. Считалось, что они будут вытягивать Россию из болота средневековья.

Если у меня появлялась свободная минутка, я выглядывал в окно выдачи, чтобы рассмотреть их внимательнее и послушать разговоры. Мне хотелось понять, чем они отличаются от меня. Я не мог разгадать их загадку. Внешне они выглядели как обычные люди, которым не хватало воспитания, образования и любви. Каждый предприниматель время от времени пытался получить товар без очереди, за что мог получить от своих коллег в пах или в морду. В ожидании товара «новые русские» переругивались, бодали друг друга короткими пальцами, брызжа слюной, рассуждали о деньгах и о шлюхах.

Грузчики из нашей бригады пытались подражать их повадкам. Генофон отзывался о «новых русских» с восторгом. Глядя на этих людей из темной дыры подвала, сквозь амбразуру выдачи, я видел, что они тоже в аду, правда их ад был чище.

Иногда скверно пахнущее пространство продсклада наполнялось дивным благоуханием: это прилетали офисные феи — Маша и Света. Они демонстрировали нам свои прелести и курили. Кладовщицы напрягались и серели лицами, понимая, что на фоне стройных и молодых они выглядят гиппопотамами. Иногда я чувствовал, что девушки, пряча улыбку, поглядывают на меня, не раз и не два в их присутствии я ронял себе на ногу коробку с мясом…

Я приходил домой поздно. Лена спала. Уже или еще. С тех самых пор. В волосах ее серебрились фантики от конфет. Я садился на край дивана, вдыхал аромат шоколада и сна и замирал. Мысль моя была тяжела и невнятна, совсем как у камня, лежащего на развилке дорог. Я тонул, деревенел в трясине однообразных тупых вымученных вечеров, пока не наступал вечер пятницы. Пятницу я ощущал уставшим хребтом, относительно здоровой печенкой и всей сложной, хотя и смешной на вид, системой половых органов.

Пятничным вечером Керим выдавал нам заработанное «бабло». Бумажки с неохотой отлипали от его слабых холеных пальцев и переходили в наши сильные грязные пальцы. Расставаясь с купюрами, Керим сильно переживал, но передоверить процесс выдачи кому-либо другому не мог. У жадных не бывает доверенных лиц.

Чтобы обогатить психическую травму хозяина, я пересчитывал купюры при нем. Керим, сцепив руки, не отводил взгляд от денег, пока те не исчезали в моем кармане.

Потом я шел в холодильник, откалывал от ледяного брикета темно-красные куски говяжьей печени или огромные куриные ляжки, затем забирался на второй этаж склада за водкой. Водка, как и все прочее продуктовое, была иностранного производства: тысячи тысяч бутылок, банок, стаканчиков из-под йогурта. Один такой стограммовый стаканчик я употреблял прямо на месте. Потом выкуривал сигарету и наблюдал внутрь себя. Когда становилось тепло, я оплачивал паек и отправлялся с Серегой и обоими Санями в ближайший гаштет. Там мы выпивали еще грамм по двести, заедая полосками хлеба с кильками и бело-желто-зелеными кольцами нарезанного яйца, и, заметно повеселевшие, разбредались.

Я спешил к Лене. Озабоченный алкоголем, предвкушая и искушаясь, я рисовал в мозгу картины семейного счастья, иногда весьма развратного характера.