Виталий Щигельский - Время воды

В логическую кладку каперанга некуда было вставить лезвие бритвы, не то что мое одинокое слово. И все же одна его фраза меня поразила: он сказал, что его тоже повысили. Кто мог повысить его? Как такое вообще могло быть?

— Вас повысили, каперанг? Разве вы не сами?.. — начал я.

Косберг перебил:

— Каждый подчиняется кому-то. Каждый, кто руководит. И закончим на этом. Ты лучше спроси: почему именно сегодня?

— Хорошо. Почему?

— Потому что у тебя день рождения, юнга.

— Кавторанг, — поправил я каперанга.

Но он не разобрал моих слов. Их не услышал никто. Мои слова утонули в гуле музыки — кто-то включил магнитофон на полную громкость.

— К нам приехал, к нам приехал Виктор Владимирч дорогой… — донеслось оттуда. И было нестройно, но бодро подхвачено полутора сотнями голосов под выстрелы винных пробок.

Не разделяя всеобщих восторгов, я приблизился к каперангу и крикнул в его ухо:

— Я не хочу праздника, Косберг. И не собираюсь находиться здесь с этими людьми.

— Правильно, с подчиненными пить — себя не уважать. С другой стороны, пьянки способствуют укреплению коллектива, так что рюмку-другую пропустить, может, и стоит, и я бы за компанию, а?

— Не хочу.

— Твое право, я тебя догоню, — каперанг дал отмашку, и музыка смолкла, а за ней замолчали присутствующие, в тишине стало слышно, как пена шампанского стекает по стенкам бокалов. — Вот что такое скромность. Берите пример с подполковника, — назидательно сказал Косберг. — Но не пропадать же еде, черт возьми! Приказываю всем есть и пить. Через четыре часа отбой. Время пошло…

Как и куда пошла пища, вылилось шампанское, пролилась водка, и чем все это закончилось — предугадать было нетрудно. Я потерял к винопитию и сопутствующим ему процессам научный и человеческий интерес. Я возвратился к себе в кабинет, сел за стол и, чтобы привести мысли в порядок, принялся отшлифовывать подпись. Назначение вызвало во мне приступ мизантропии. Впервые за много лет захотелось домой, но дома у меня не было.

Тяжелые мысли мог развеять только каперанг и он их развеял, ворвавшись внезапно и шумно и, похоже, уже изрядно приняв на грудь:

— Стихи пишешь, философ?

— Ну что вы…

Каперанг уперся кулаками в поверхность стола и с интересом посмотрел на меня:

— Тоска по суше?

— Типа того.

— По дому?

— Точно.

— Я так и думал. Я долго думал, что подарить тебе и… Вот, держи, — он протянул мне пару ключей, соединенных медным кольцом, длинный ригельный и короткий английский.

— Это же ключи от моей комнаты! — догадался я. — Но она не принадлежит мне больше. Я отдал ее за долги.

— За долги отдал, за долги и возьмешь, — подмигнул капитан.

— Это невозможно.

— Невозможно? Вздор! — каперанг недовольно наморщил нос. — Сверхвозможно, говорю тебе я. Берешь полный «уазик» «бобров» и — вперед.

— Юридически невозможно, — пояснил я.

— Юридически? — смутился Косберг, но тут же нашелся: — Ну, и юриста по дороге найдешь. Сейчас юристов — как грязи. На месте и переоформишь.

— А так честно?

— Конечно. Ты работал на Родину. И она на тебя поработает: поощрит комнатой. Даже не комнатой, отдельной квартирой. Так что, как приедешь, забирай всю. Ну, что сидишь? Собирайся, а то я передумаю…

Для отбора квартиры у мало-охтинских я рекрутировал самых низкорослых «бобров», постриг наголо и одел в яркие костюмы «ПУМА» китайской работы, чтобы спецназовцев приняли в криминальной среде за своих. Я не хотел кровавых разборок, поэтому каждый прошел инструктаж и был экипирован ящиком дагестанской паленой водки.

План захвата бандитов по сути и духу повторял «Благотворительный пивной марафон» для олигархов в ресторане «Русский мир», план основывался на устойчивых человеческих качествах: неумеренности, жадности и безусловной любви к халяве. «Бобрам» надлежало проникнуть в квартиру под видом ищущих «дел» гастролеров, войти в доверие мало-охтинских путем совместного распития алкоголя, дождаться, когда бандиты напьются, перемотать их скотчем и вызвать меня.

Я понял свою ошибку, когда, не дождавшись условленного сигнала, самостоятельно пробрался в квартиру. Грязь, пыль, копоть, остатки еды, осколки посуды и двадцать два поверженных тела — вот что я обнаружил, проводя археологические раскопки. И ни капли свободного алкоголя, только переработанный. Похоже, «бойня» продолжалась всю ночь.

Двадцать две проспиртованных мумии в спортивных костюмах я выложил в ряд в коридоре. Я собирался отыскать среди них старых знакомых — Ваню и Леху, тех самых, которые вымогали у меня комнату. Они были здесь, я это чувствовал, но отличить от прочих не мог. Так же как не мог опознать среди пьяных бандитов четверку «бобров». Пьяные люди похожи, пьяные гопники — похожи особенно.

Следуя «букве», мне требовалось привести компанию в чувство, промыв им мозги и желудки и облив холодной водой. Затем провести допрос по всей форме и установить истину. Зная истину, можно было начинать мстить. А можно было следовать «духу» и ничего не устанавливать, разыскать Серафиму и Генофона и жить, как прежде, мирно и тихо.

Я словно стоял на развилке дороги, не зная, какую сторону выбрать. Вспомнил все хорошее, что случилось со мной. Затем вспомнил плохое. И не ощутил ни горечи, ни обиды. Я чувствовал только скверный запах в квартире. Что бы я ни выбрал, начинать следовало с уборки, поэтому вызвал на помощь дежурное отделение.

Грузовик закряхтел под окном минут через двадцать. Из него беспорядочно высыпали «бобры» в пятнистых комбинезонах и черных шапочках. Они разбили входную дверь кувалдой, не уточнив, заперта ли она, и загрохотали по ступенькам коваными башмаками. Поднимаясь по лестнице, они сквернословили и толкались. Если бы кто-нибудь хотел убежать от них, он бы наверняка убежал.

— Кто это их так? — спросил старший группы, широкий детина с маленькой ореховой головой, который первым вошел и увидел полутрупы. — Вы, Виктор Владимирович?

— Это спирт, — нехотя пояснил я.

— А-а-а… — протянул он. — Понятно. Я-то подумал, они того, умерли, а им оказывается хорошо.

— Думаешь? — с удивлением переспросил я, мне показалось, что этот «бобер» умеет шутить.

— К колдуну не ходи, — подтвердил тот. — Как иначе. Они щас вообще ничего не соображают.

— Это хорошо? — нахмурился я. — Впрочем, мне без разницы. Проверьте, есть среди них «наши»?

«Бобры» склонились над павшими.

— Вроде бы все не «наши», — ответил старший после недолгого перешептывания.

— Должны быть, смотрите лучше.

«Бобры» опять осмотрели лежащих, и старший сказал:

— Тогда, выходит, все «наши».

— Прекрасно, — сощурился я.

Каждый из этих ребят обладал чудовищным здоровьем и силой, мог без портящей воздух техники одним топором вырубить просеку от Пскова до Владивостока, выкорчевать пни и засеять целину рожью и льном. То есть каждый «бобер» по своим потенциальным возможностям был сравним с мини-трактором, а по ряду свойств превосходил агрегат, ибо не требовал специальных масел, тосола, солярки, а, напротив, ел и пил все подряд. Однако, вместо того чтобы реализовать истинное предназначение, «бобер» бегал по городам в стае подобных, в тесной шапочке с прорезями для глаз, размахивал резиновой дубинкой, гнул о шею трамвайные рельсы, дрался, пьянствовал, трахался без любви и ответственности, зачинал идиотов. То же самое касалось и мало-охтинских, и больше-охтинских, и прочих подобных. Я подумал, что стоит изменить некоторые условности и развернуть вектор зависимости в противоположном направлении.