Дженет Уинтерсон - Тайнопись плоти

Уже поздно, можно дойти до местного паба и взять такси, а не тащиться пешком шесть миль без фонарика. Но то ли от морозного шлепка по щекам, то ли от глотка холодного воздуха я направляюсь не к пабу и телефонной будке, а, закинув дорожную сумку за спину, бреду к холмам. Вверх и на ту сторону. Три мили вверх и три вниз. Мы с Луизой бродили здесь как-то всю ночь. И вдвоем вынырнули из ночи, как из темного тоннеля. И вступили в утро, встретившее нас. Вместе любовались восходом, идеальным восходом — солнцем над распростертыми полями. В то утро хорошо была видна тьма: она осталась у той черты, где мы ее покинули. Разве могло мне прийти в голову, что она настигнет нас.

С трудом я прокладываю себе путь через стадо коров, на чьих копытах красуются браслеты из глины. На мои подошвы налипли большие комья грязи. Кто бы мог подумать, что мягко сбегающие склоны холмов служат дренажными трубами. Засушенная после долгой летней жары почва не пропускала дождя — только ручьи могли смягчить ее, и то неглубоко. Они вырывались пенистыми потоками и заканчивали свой бег в прудах, на берегах которых бродил, разыскивая траву повыше, скот. На мое счастье, луна, отражаясь в воде, освещала тропу — хотя и грязную, но относительно сухую. Мои городские ботинки и тонкие носки недолго сопротивлялись слякоти, полы длинного пальто были забрызганы грязью. Коровы смотрели на меня тем недоверчиво-подозрительным взглядом, которым все животные смотрят на людей. Мы кажемся им глупыми созданиями — мы не являемся частью природы. Наше вторжение разрушает установленные природой правила сосуществования тех, на кого охотятся, и тех, кто охотится. Животные прекрасно знают их и следуют им, пока не встречаются с нами. Сегодня ночью коровы вволю посмеялись напоследок. Их мирное жвачное существование, их незамысловатые тела, черневшие на склоне, — просто насмешка над неуклюжей фигурой с тяжеленной сумкой на плече. Я сталкиваюсь с ними — эй, тащи сюда свой нелепый огузок! Поскольку мяса я не ем, то не смогу им даже отомстить. Способны ли вы прикончить корову? Иногда я играю с собой в такую игру. Что или кого я могу убить? Дальше утки моя фантазия обычно не простирается, но тут я вижу такую утку в пруду — она мерзко крякает, ныряет, отклячив зад, желтые лапы взбалтывают бурую воду. Схватить ее и свернуть шею? Но убивать из ружья гораздо удобнее, потому что издали. Я не стану есть то, что убью, — грязное это дело, ханжеское. Коровам, пасущимся на склоне холма, незачем меня бояться. Коровы, как по команде, поднимают головы — как те парни в писсуаре, коровы и овцы все делают в унисон. Меня всегда это раздражало. Таращиться, щипать травку и мочиться — ну что тут может быть общего?

Я иду писать в кустики. Очередная загадка, почему в середине ночи, в пустынном месте, где нет ни души, человек ищет кустики?

На вершине холма, где посуше, свистит ветер и открывается вид. Внизу светятся огни поселка — точно дают наводку бомбардировщикам в войну: тайный сговор домов и дорог под покровом тьмы. Я присаживаюсь и доедаю сэндвич с яйцом и салатом. Мимо быстро прошмыгнул кролик и, прежде чем скрыться в норе, окинул меня тем же недоверчиво-подозрительным взглядом, что и корова.

Ленты огней там, где пролегают дороги. На дальней фабрике — какие-то яркие вспышки. В небе — зеленые и красные огни самолета, полного спящих пассажиров. Прямо внизу более слабые огоньки деревеньки, а поодаль, отдельно от других, одинокий огонь горит в ночи — будто указывает мне путь. Мне бы хотелось, чтобы это был мой дом. Вот бы взобраться на гребень и увидеть, куда мне идти. Но прежде, чем выйти на прямую дорогу, мне предстоит обрывистый спуск по мрачным зарослям.

Я не могу без тебя, Луиза. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Что же тогда убивает любовь? Только одно — небрежение. Не видеть тебя, когда ты стоишь передо мной. Забывать о тебе в тысяче мелочей. Не торить тебе путь, не накрывать стол. Желать не от страсти, а по привычке. Проходить мимо продавцов цветов, не вспомнив о тебе. Оставлять невымытой посуду, незастеленной постель, не обращать на тебя внимания по утрам, но пользоваться тобой ночью. Желать другую, чмокая тебя в щеку. Произносить твое имя, не слыша его и присвоив его.

Почему до меня не дошли твои слова о том, что ты не хочешь возвращаться к Эльджину? Почему не получилось увидеть твоего серьезного лица? Мне казалось, что я поступаю правильно, и соображения мои разумны. Время показало, что сердцевина не должна быть жесткой. Что означал на деле мой героизм и моя жертвенность? То была твоя тупость — или моя?

Мой друг сказал мне перед моим отъездом из Лондона: «По крайней мере, твои отношения с Луизой удались. Это был чудесный роман».

Да? Вот она — цена совершенства? Оперная героика и трагический конец? А нелепый конец? Многие оперы заканчиваются нелепо. Счастливый финал часто компромисс. И что же, больше никакого выбора?

Луиза, звезды в твоих глазах — мой единственный свет, но прежде глаза мои были прикованы к земле. Ты повела меня ввысь, ты вывела меня к свету, мы парили над крышами, и наш путь не был путем благоразумия и пристойного поведения. Никаких компромиссов. Мне следовало довериться тебе, но дух мой оказался слаб.

Вскарабкавшись наверх, я на ощупь нахожу тропинку, ведущую через заросли кустарника вниз к дороге. То был медленный спуск, лишь через полтора часа я перебрасываю через последнюю канаву свою сумку и перепрыгиваю следом. Высоко в небе сияет луна, бросая длинные тени на ухабистую дорогу. Тишина, разве что в лесу прошмыгнет лиса. Тишина, только ухает где-то сова. Тишина, лишь мои ботинки хрустят по гравию.

За полмили до дома я вижу, что окна моего коттеджа ярко освещены. Гейл Райт знала, что я возвращаюсь, мне удалось дозвониться ей в бар. Она присматривала за котом и обещала, что оставит растопленную печь и какую-нибудь еду. Мне нужен огонь и еда, но не Гейл Райт. Она занимает слишком много места, она слишком настоящая, я же с каждым днем все меньше присутствую в настоящем. Ходьба измотала меня. Тело мое одеревенело. Мне хочется завалиться в кровать, хоть ненадолго впасть в забытье. Я не стану церемониться с Гейл.

В свете луны земля кажется заиндевелой, серебрится у меня под ногами. Там, где река жирной полосой рассекает заросли, низко над водой висит туман. Река журчит спокойно, прочно и глубоко. Я наклоняюсь и ополаскиваю лицо, вода проливается мне на шарф и течет по горлу. Я отряхиваюсь и, глубоко вдохнув, наполняю легкие твердым морозным воздухом, обжигающим нёбо и глотку. Очень холодно сегодня, металлические звезды висят надо мной в вышине.

Добравшись до коттеджа, я обнаруживаю, что дверь не заперта и Гейл Райт дремлет в кресле. Огонь горит, как заговоренный, и на столе стоят свежие цветы. Свежие цветы и скатерть. Новые занавески на обшарпанных окнах. Мое сердце упало. Должно быть, Гейл Райт собирается переселиться ко мне.