Роман Савов - Опыт интеллектуальной любви

Воскресное солнце бормочет миру о наступающей весне. Лена держит меня за локоть. Мы идем от Кремля к площади Свободы. Нам не о чем говорить. Я-то знал об этом и раньше, а она, похоже, нет. Весна вливает в легкие тревогу. Хуже всего то, что продолжения нет и быть не может. Только ребенок верит в безграничность происходящего. Только ему планета кажется таинственной, а время бесконечным.

Со стороны площади появляется Юля Орлова. Она узнает меня сразу. Я внимательно наблюдаю за ее лицом, сдерживая себя, чтобы не расхохотаться: не потому, что кровожаден, а потому что состоялась на удивление глупая встреча, которая превратит и без того скверный настрой Юли в какой-то дикий кошмар.

На ее лице отображается беспорядочная игра: удивление, одновременно — ужас, проверка себя — "А не обозналась ли", ненависть…

Вот мы поравнялись. Я скашиваю глаза и ловлю ответный взгляд полный чудовищной ненависти. Мне приходит в голову, что я мог быть ей симпатичен, уж если она так сейчас ненавидит!

Интересно, пришлось ей себя сдерживать, чтобы ничего не сказать? Лена идет, мирно болтая. С улыбкой я переспрашиваю…

Я получаю удовольствие от созерцания двух девиц, не сознающих того, что сознаю я. Мы все пребываем в разных мирах, что не мешает анализировать, представляя рыдающую от злости Юлю, бесстрастную Лену, рисующую Сва, себя в весне, обдумывающего роман.

Я предлагаю Лене сходить в "Шоколадницу", чтобы согреться.

В этот раз я не утруждаю себя. Точнее, я ее вообще не развлекаю. Она недоумевает, а я просто становлюсь самим собой. Мне надоело валять Ваньку.

Я не в костюме, а в старом велюровом свитерке.

Часто оставляю Лену наедине с мыслями, ибо жду, когда ж она поймет, что все кончено.

Долг галантности вынуждает предложить проводы, но ей хватает ума отказаться. Я вздыхаю с облегчением.

Подходит тринадцатый, из которого вполне может выйти на ночную охоту Демоническая.

Я напряженно всматриваюсь в лица выходящих, почти не обращая внимания на Лену, которая погружает тело во чрево автобуса. Он уносит ее в дом моих иллюзий. й хватает ума отказаться. умая о своем, я оставляю Лену наедине с ее мыслями. меня здесь и с Настей, то можно предположить, какая у меня репутация. ий ко

Я сажусь в кресло, стоящее рядом с книжным шкафом — моим и Тихонова — и погружаюсь в воспоминания. Мама. Настя. Тихонов. Блокнот. До меня доходит, что прошло совсем немного времени с тех пор: октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль. Всего пять месяцев. В ноябре все было кончено. Декабрь. Январь. Февраль. Всего три месяца. Даже не верится. А почему? Слишком много или слишком мало? Я понимаю, мне кажется, будто это было слишком давно. Причем эти события не кажутся более поздними по отношению, например, к событиям детства, когда я ночевал в сарае, на свежем воздухе. Это было так же давно, как и детство. Ни больше и не меньше. С другим человеком. Не со мной.

Тихонов рассказывает забавную историю, вернее, приводит ее в качестве примера, подтверждающего теоретические выкладки по психологии женщин.

Наверно, весна навеяла ему мысли. Февраль выдался теплым и солнечным. Он рассказывает о возвращении домой вместе с Зоей. Они расшалились, толкая друг друга, и упали в сугроб, причем Тихонов упал прямо на спутницу. В этот момент ему пришла в голову крамольная мысль и, вместо того, чтобы поцеловать Зою, Сергей спросил: "А может…?" На что получил резонный ответ: "А какой в этом смысл?" После чего они встали и спокойно продолжили путь.

Мы обсудили проблему сексуальных желаний, проблему Диониса и Аполлона, проблему Зои и Макса, Зои и Володи, Зои и Тихонова.

Все как с ума посходили от этой Зои. А она, между прочим, страшненькая. Одно и тоже у всех каждый день — уроки, домашние обязанности, снова уроки… И работа, и дом всем надоели. Надоели жены и дети.

— Сергей, а помнишь, как мы ездили на пятую базу, чтобы купить нашим одногруппницам конфеты на 8 марта?

Тихонов меняется в лице:

— Родион Романович, не вспоминай об этом позоре. Гони эти мысли прочь. Бр-бр.

Я смеюсь:

— Сейчас это уже не кажется таким ужасным. Просто воспоминание — и ничего больше. Когда-нибудь точно также вспомним и об этом вечере. Ассоциации — загадочные зверьки.

Тихонов пристально вглядывается в меня:

— Родя, ты все такой же. Тебя ничто не берет.

В его голосе я слышу горечь.

На улице настолько тепло, что я снимаю кепку. Тихонов, малость подумав, делает тоже самое.

Я разглядываю его аккуратно подстриженные волосы, вспоминая о том, как часто подстригался, когда работал на заводе. Сейчас это не нужно.

Мы идем по уже подсыхающему асфальту, на котором прорисовываются трещины.

В "Тортах" тепло и уютно. Мы заказываем чай с пирожными. Тихонов доканчивает первый стакан одновременно со мной.

— Ты что, научился пить горячий чай?

— Да, Родион Романович, я научился делать это.

Мы заказываем по второму стакану.

Тихонов сосредоточен и угрюм. Его гложут какие-то мысли. Не понять, какие. Вероятно, мысленно он уже дома.

На остановке мы стоим молча. Такое ощущение, что все слова, которые мы могли бы сказать друг другу, исчезли. Никакого пафоса.

Полной грудью мы вдыхаем весну.

Все собираются в учительской.

Я лихорадочно подписываю книги латинскими пословицами. Книги вместо открыток, пословицы — вместо поздравлений. Времени не хватает. Мой собственный некрасивый почерк раздражает, но действие неумолимо одолевает время.

— Вас уже ждут, — заглядывает возбужденный Володя.

Он относится к мероприятию слишком серьезно. Интересно, что он подарит Зое? Тихонов готовит речь.

Я говорю о символическом значении надписей. Тихонов кивает — мол, такого еще никогда не было. Я показываю глазами — так и должно быть!

Дамы лезут с просьбами о переводе. Кто-то обижается. Кто-то очарован. Но все согласны — такого подарка никто не ожидал.

Приносим торты. Тут уж все ахают.

Делается чай. Казенные граненые стаканы пахнут жиром.

На остановку я иду с Максом, который говорит о своей ненависти к школе, о желании зарабатывать деньги, о невозможности закосить от армии другим способом, о возможностях, которые носятся вокруг, но которые невозможно ухватить. В его глазах тоска.

Она опаздывает, как всегда. Я жду в пустом полутемном коридоре, думая, что никто сюда не придет, что не будет никакого прослушивания. Какому идиоту может придти в голову устраивать мероприятие в семь вечера, когда в университете никого нет? Аудитория освещается, и невидимые нити связывают невидимых людей узами таинственности в пустом здании бывшего института благородных девиц.

Настя опаздывает. Она могла бы не приходить вовсе.

Настя просит выслушать ее отрывок. Каково же мое удивление, когда оказывается, что она отказалась от "Мастера" и читает "Черного принца". Монолог. Бредли Пирсон о любви и творчестве.