Роман Савов - Опыт интеллектуальной любви

Около продовольственного магазина сидят женщины, торгующие цветами со своих огородов.

Я прицениваюсь к одним, затем к другим, но даже гладиолусы мне не по карману. Наконец, я подхожу к последней продавщице — у нее остались лилии. И, по-видимому, ей уже наскучило сидение на солнцепеке. Она продает цветы за шестьдесят рублей. Эти лилии не настоящие, потому что терпко пахнут, между тем, как голландские не пахнут, но дурманящий аромат именно этих цветов как нельзя более кстати.

На заднем сиденье автобуса есть место. Я забираюсь в угол. Жара превосходит ожидания. Она просто невыносима. Если бы я был лилией, я бы обязательно завял.

Автобус пытается догнать солнце — и на время ему это удается. Темнеть начинает, когда я подхожу к пивзаводу. То ли здесь низина, то ли час пробил — на город наползает летний вечер.

С порога я вручаю подарки. Она довольна. Ей не нужны побрякушки. Пока она читает, я отдыхаю.

— Тебе понравилось? — интересно, понимает ли она, что мы уже на пути к концу.

— Да. Только как понимать "Повернулся к лику духа смерти"? Ты считаешь меня духом смерти?

— Не тебя. Это метафора. Ты не поняла стихотворение.

— Поняла. Оно слишком печально, Кисыч, но я тебе благодарна… за подарок.

— Я подумал, что вряд ли смогу удивить тебя какими-нибудь побрякушками, а тут — стихи.

— Спасибо.

Настя угощает меня копчеными куриными крылышками. Мы грызем их, как семечки.

Мы лежим в зале и смотрим "Очень страшное кино — 3". Оно заканчивается в начале десятого, и я торопливо собираюсь. Мне все чаще становится ее жаль, все меньше во мне страсти и все больше любви. Я уже считаю дни до нашей разлуки. Каждый половой акт может быть последним. Может случиться так, что я не обращу внимания на последний раз, просмотрю его, потому что буду уверен, что это еще не конец, а окажется все, финал. И это будет означать, что я не смогу включить в роман сцену последнего соития с Демонической.

Грозовые тучи приходят на Рязань, превращая жизнь в томительное ожидание солнца.

Вечером я ухожу в луга. Один.

Экзамены проходят в спокойной обстановке. Если не считать, конечно, грохота копры, забивающей сваи.

Я проверяю изложения, обедаю. Восторгаюсь Светланой Сергеевной, приносящей кофе в кабинет. Таких условий мне не предоставлял никто.

А вечером меня отвозят домой на служебной машине. Женя — молодой водитель — болтает без умолку. А рядом с ним сидит толстая деревенская баба, матерящаяся, как мужик, — главбух Гвоздикова.

Второй поток. Еда. Общение с коллегами. Еще не старая женщина — филолог говорит о своем сыне, который работал в колледже. О плохо составленном расписании. Об отсутствии перспектив.

Я окунаюсь в проверку, забывая о реальности. Дни проходят неторопливо, напоминая пересменок в пионерском лагере. Я рано ложусь. Рано встаю. Добираюсь на троллейбусе до колледжа, провожу изложение, наслаждаясь непосредственным общением со студентами, обедаю с экзаменаторами. В полдник секретарь приносит кофе. Вечером меня отвозят домой. Я ужинаю, смотрю телевизор. Ложусь спать.

В этом бессобытийном времяпрепровождении нет места для Насти. Я не звоню ей. Неохотно подхожу к телефону, радуясь, если звонит не она.

Когда же ей удается связаться со мной, искренно говорю об усталости, о недостатке времени, о будущей встрече.

Через три дня проверки я и сам начинаю верить в то, что могу обойтись без нее. Я не чувствую в ней неодолимой потребности. Я научился жить самостоятельно.

Когда я подхожу к телефону, я почти убежден в том, что это она. Но это не она. Молодой женский голос просит позвать к телефону Родиона. Девушка представляется Олесей. Она объясняется в любви. Жаждет встречи. Договариваемся о встрече рядом с ТД "Барс".

Разумеется, я не иду туда. Мне кажется, что на этом история и закончится, но не тут-то было. Звонки начинают повторяться с изрядной периодичностью. Иногда звонят ночью, иногда вечером. У меня идет кругом голова. Я уже не знаю, когда звонит Настя, когда Олеся, когда заказчица, когда администрация медицинского колледжа. Беспорядок и сумятица вторгаются в размеренный распорядок.

Я начинаю выключать телефон на ночь.

В этот вечер мы снова обедаем в "Фонтане". Она печальна.

— Ты бросишь меня!

— Не говори чепухи. С чего ты взяла?

— Тебя будет окружать огромное количество молоденьких студенток. Ты не выдержишь.

— В школе меня тоже окружало большое количество девиц.

— Те были несовершеннолетние. Ты же не извращенец.

— Ты так думаешь?

— Эти медички удивительно развязны. Они соблазнят тебя. Ты пропадешь.

Я засмеялся.

— Я иду учить их, а не соблазнять. Я никого не люблю, кроме тебя.

Моисеев подходит ко мне около расписания. Мы стоим рядом и сосредоточенно копируем данные.

Первого сентября, в среду, у меня будет четыре пары. И все — логика. До меня доходит, что я совершенно не готов проводить курс. Я разработал документацию, прочитал половину учебника по "Социальной психологии" и половину по общей, но даже не притронулся к логике.

Моисеев предлагает пойти вместе с ним в лаборантскую, которая представляет из себя комнатушку с громадным письменным столом, сейфом и книжным шкафом, грязным, страшным и пахнущим какой-то дрянью.

Стук в дверь. В комнату входят две женщины — Орлова и Белоусова. Зашли, видите ли, познакомиться с молодыми специалистами, ибо и сами таковы.

Орлова говорит о наболевшем — об антропологии, которую ей вручили. Она не имеет ни малейшего понятия о том, чем занимается эта наука. Я предлагаю ей заехать в "Барс" и купить "Педагогическую антропологию" Ушинского для начала. Орлова лезет в сумочку за записной книжкой.

Когда она отворачивается взгляд, мне представляется благоприятная возможность рассмотреть ее. Орлова уже не девушка. На вид ей около тридцати пяти. Миловидное красивое лицо, стройные ноги, элегантный деловой костюм, вожделение в глазах.

Я подумал, что, вероятно, схожу с ума. У какой по счету женщины за этот месяц я вижу вожделение в глазах? Разве такое может быть?

Чулки телесного цвета. Туфли на высоком каблуке. Ухоженные пальцы ног. Я почувствовал, что возбуждаюсь.

Когда Орлова находит блокнот и поднимает глаза, я вижу на ее лице похотливую улыбку.

Точно. Схожу с ума. Я стал озабоченным.

Перед уходом Орлова предлагает обменяться телефонами — "на всякий случай". Меня не покидает ощущение, что она заигрывает с нами. На ее руке нет обручального кольца. Однако общение с женщинами старше меня хоть и входит в область фантазий, но явно не входит в область их воплощений. Я сдерживаю похотливость, усилием воли переключая личность на общение в общечеловеческом режиме.

Уже прощаясь, Орлова задерживается в дверях, а я делаю шаг, чтобы выйти. Мы оказываемся прижатыми друг к другу. Я ощущаю ее жаркое дыхание, вижу как вздымается грудь в декольте.