Дэвид Гилмор - Лучшая ночь для поездки в Китай

Другие люди? Позвольте мне продолжить. Пока я не попал на телевидение, я полагал, что люди мной не интересуются, потому что я не добился многого в своей жизни. Но после того как я попал на телевидение, ничего не изменилось. У меня не появилось особых друзей, но у меня их не было и раньше. И какое — то время я принимал как должное, что это потому, что я ничего не добился, не сделал так уж много, слишком много вел интересных бесед со слишком многими интересными людьми, чтобы беспокоиться о них. Но потом я осознал, и это заняло не слишком много времени, что это не так. Что люди, которые не хотят иметь со мной дела, просто не хотят иметь со мной дела, не имеет значения, что я делаю или не делаю. Просто потому, что я — это я, а они — это они, если вы меня понимаете. Что в какой-то степени дает ощущение определенной свободы, хотя временами бывает одиноко. А правда состоит в том, что после определенного времени, в определенном возрасте слишком хлопотно заводить новых друзей — вся эта болтовня, обеды, восторги, смех, старые шутки, которые повторяешь снова и снова. Слишком много работы. Это вроде вечера, который предложила Джессика Зиппин, с ее матерью и ее новым мужем. Только подумать: одеваться, идти в ресторан, болтать о том о сем, рассказывать избитый популярный анекдот (может быть, тот, о Роберте Редфорде, который все еще пользуется популярностью); вечер, который окончится кофе и осторожным хихиканьем, пожимание рук перед дверью ресторана, обещание вскоре собраться снова, улыбка, упавшая с лица метрдотеля, через секунду он повернется спиной, боже, это кажется невыносимым, черт.

Я осмотрел кафе. Здесь, впрочем, было не намного лучше. Должно быть место, думал я, какое-то маленькое местечко, где меня бы ничто не стесняло. Передышка на время, я имею в виду, от здесь и сейчас. Но где это может быть? Затем я осознал, в миллионный раз, как человек, который все считает и пересчитывает свои деньги в надежде получить принципиально лучший результат, что я не буду снова счастлив, пока не найду Саймона. Это будет сидеть в моем теле, словно вечная зубная боль. А что, если он мертв? Нет, это не так. Это было так просто. Я не мог представить себе, где он, я не мог представить, как кто-либо может прятать шестилетнего мальчика, — в газетах и по телевизору показывали его фотографию (во всяком случае, какое-то время). Но они это сделали. Кто-то забрал и держит его. Где-то. Кто-то, кому он нужен. Поэтому ничего нельзя сделать, чтобы найти его. Отправиться искать. Отправиться прямо сейчас. Пойти куда-то.

Но я не пошел. Я не мог подняться с места. Я думал о том, чтобы отправиться на север или на восток — для меня не было разницы. Я сказал:

— Ты должен говорить, Саймон.

Официантка, которая убирала высокие пивные кружки с соседнего стола, спросила:

— Прошу прощения?

Я заплатил по счету, пошутил насчет чего-то и направился в город. Думал, пройду по Ионг-стрит, может быть, что-то натолкнет меня, укажет мне дорогу в ту сторону или другую.

Побудь со мною немного дольше. Еще чуть-чуть.

Я шагал до наступления ночи, а потом пошел в кино. Думал, выберу фильм, который меня не расстроит. Просмотрел названия шести из них в палатке, а потом осознал, что они все меня расстроят, будут или слишком резкими, или слишком грустными, или обвиняющими в своей мягкости, так что я пошел на тот, который как раз начинался. Кинотетр был почти полон, что успокаивало. Я сел с краю ряда, чтобы суметь быстро уйти. Примерно четверть фильма, пока шла спокойная часть, я смотрел на пару, сидевшую передо мной, — лысый молодой человек и девушка. Это было свидание или что-то вроде этого, и он говорил с ней, но говорил так, словно они одни в гостиной смотрят телевизор. Я уже был готов подняться и найти билетера (он смотрел жестко, этот лысоголовый), когда кто-то крикнул:

— Заткнитесь!

Раздался смех. Но смех прекратился, когда парень поднялся и осмотрелся.

— Кто, черт побери, это сказал?

Он изучающе осмотрел кинотеатр; все затихли. Пять сотен человек были встревожены тем, что он может выбрать их. Он протолкался в конец ряда и встал в проходе, глядя перед собой. Фильм продолжался, все делали вид, что поглощены им.

— Кто сказал это? Кто предложил мне заткнуться?

Когда он обернулся ко мне — он был от меня всего в пяти футах, — я поднял руку. Поднял руку и сказал, не совсем своим голосом:

— Я это сделал.

Он двинулся ко мне по ступенькам — топ, топ, топ. И я почувствовал, что свободен от своего ужаса. Я думал: не имеет значения, что из этого выйдет; все лучше, чем раньше.

Он повторил:

— Ты это сказал?

На этот раз в его голосе послышалась легкая неуверенность. Он был хвастун, и вероятность честной драки, которая может произойти, пугала его. Но и приводила в ярость тоже. Помертвевшая публика смотрела на него. Ему нужно было что-то сделать.

Я сказал:

— Да, — и посмотрел на него. Я думал: вот оно, вот то ощущение, которого я жаждал. Но он не двинулся. Словно что-то темное пронеслось у него в голове.

— Черт! — прокричал он. Затем прокричал это снова. Это было так, словно животное бьется о прутья своей клетки. Но что-то ускользало, ему нужно было большее, и я знал, что я ему этого не дам. Неожиданно на том месте, где он стоял, образовалась дыра; и дыра там, где стоял билетер. Девушка вышла вместе с ним, глядя в пол, бессловесное создание, и в течение нескольких минут, пока адреналин еще бурлил в крови, я был счастлив. Признаю это. Я думал — так вот, значит, как.

Несколько дней спустя парень, которого я едва знал, из спортивного отдела, Питер как его там, сообщил мне, что купил новый дом. Сегодня — день покупки, приедет агент, его жены нет в городе, не хочу ли я поехать с ним посмотреть? Предложение было такое откровенное, что я сказал: да. Я не был уверен, почему он меня приглашает, может быть, ему меня жаль, но я не хотел, чтобы он пожалел о своей щедрости.

Так что позже в тот же день синяя «тойота» подобрала нас перед студией. У агентши по недвижимости было маленькое, острое лицо, словно у ондатры, и от нее пахло так, словно она сидит на диете. Казалось, она не слишком счастлива видеть, что мой друг привел кого-то с собой. Подозреваю, ей было легче иметь дело с ним одним. В комнате у нее был бы решающий голос.

Мы направились в Аннех, остановились перед маленьким кирпичным домом. Цена — полмиллиона долларов. Мы зашли внутрь. В доме была сияющая чистота, но это было такое место, где должен бы жить человек маленького роста. Мы ходили из комнаты в комнату, останавливаясь то тут, то там, и закончили обход в гостиной с до блеска натертыми полами, в которой ваши слова отдавались эхом. Агентша приступила к обычным уговорам, как владелец вложил в этот дом кучу денег, какая это замечательная собственность, всегда стоит помнить о том, что этот дом можно перепродать, со временем он станет дороже, — и неожиданно остановилась.