Дэвид Гилмор - Лучшая ночь для поездки в Китай

Недавно я прочел в газете рассказ об актере, таком проблемы себе на задницу благодетеле, у которого случился рак лимфы, который просвистел по всему его телу, словно мячик для пейнтбола. Когда он услышал прогноз (умер через три месяца), он утверждал, что прыгал по комнате, просто скакал от счастья. У него была насыщенная жизнь, он говорил, и пришло время покинуть вечеринку. Кроме того, он не хотел, чтобы его друзья отвлекались от своей жизни, чтобы присматривать за ним. Что за чушь, думал я, ложь от начала и до конца. Даже сейчас я не мог этого понять. Я всегда подозревал, что за этим хорошо модулированным голосом, за показной публичной работой бьется, словно игла, сердце манипулятора.

В то самое утро я говорил об этом с Джессикой. Я сидел на стуле для грима и, может быть, был слишком откровенен в своем осуждении, потому что в ответ на это она только смотрела в потолок и вздыхала. Я думал: из-за чего ей так некомфортно? Мы едва знали этого парня; я брал у него интервью год назад (против ядерного оружия), но все равно не больше, чем кто-либо другой в городе: нечего было так расстраиваться.

Я сказал:

— Что такое, Джессика?

Выяснилось, что у этой истории была и другая часть, которой не было в газете. Примерно пятнадцать лет назад он купил дочери машину на день рождения — ей было девятнадцать, — и примерно через час после того, как он дал ей ключи и посмотрел, как она выезжает на дорожку, явился полицейский и сказал, что она погибла в аварии.

Он в это время смотрел телевизор, и когда услышал стук в дверь, то подумал, что это она, что, может быть, она вернулась, чтобы еще раз сказать ему спасибо. Но это была не она, и он никогда не оправился от этой потери; не мог уйти от этой боли, хотя бы на день. Так что, когда он услышал новость о том, что умирает от рака, что скоро будет мертв, он действительно прыгал и плясал от радости, потому что это означало, что он не будет больше тосковать о дочери.

Это подкосило меня, эта история. Я гадал, делал ли я когда-нибудь что-либо правильно. Вроде того, чтобы выйти зимой на улицу, чтобы послушать девичий ансамбль. Было ли это больше чем просто неудача? Было бы хоть немного лучше, если бы я отправился в магазин на углу? Стало бы мое поведение более простительным? Может быть, я просто должен был ни под каким предлогом не покидать дом? Был ли я единственным, кто сделал такое? Но конечно, теперь все это не имеет значения, не так ли? Имеет значение только результат. Именно он дает тебе понять, поступил ли ты правильно или неверно. Но правда ли это? Всегда ли правда? Не имеет значения. Не имеет значения, не имеет значения, не имеет значения.

И потом я подумал (отправляясь в ресторан), я гадал, позволят ли они мне поменяться местами с Саймоном. Я отправлюсь спать там, Саймон проснется здесь. Я исчезну без тени. Без следа. Несколько дней суеты, несколько интервью с М.

Но Саймон, когда он проснется снова в этом мире, где конкретно он окажется? Где он проснется?

Так что, может быть, я был не в идеальном настроении, чтобы обедать с Джессикой и ее семьей. Они уже были в ресторане, когда я приехал, прямо в глубине, рядом с винной стойкой, которая шла вдоль всей стены.

Маленький человек с белыми волосами, одетый в красивый блейзер и аскотский галстук, поднялся мне навстречу.

— А вот и вы, — сказал он, пожимая мне руку. — О боже, из всего, что я слышал, я ожидал, что в комнату войдет Джонни Карсон.

Джессика была права. У него были большие уши. У Дэвида Лина тоже были большие уши, но не такие, как у этого парня. Они просто торчали наружу.

Мать Джессики оказалась все еще красивой в свои «за шестьдесят», может быть, чересчур много губной помады (вероятно, его идея), но привлекательное мрачноватое лицо, щедрая грудь и умные глаза, которые смотрели прямо в мои, когда она говорила, пожимая мне руку и нагибаясь ближе ко мне: «Мне очень жаль». Она сказала это мягко и неофициально. Просто между нею и мною. Я не уверен, слышал ли это кто-то еще. Без сомнения, дочь приказала ей ничего не говорить, но она решила, что это неправильно, это сразу чувствовалось. Джессика чертила что-то ручкой на бумажной скатерти. Через всю комнату, едва я только ее заметил, она поразила меня своим видом угрюмого подростка, явившегося на обед с родителями. И все из-за этого парня, нового мужа, Морли. Он был ей омерзителен, и у меня сложилось ощущение, что их чувства взаимны.

— Может быть, вы разрешите наш спор, — бодро сказал Морли. — Я говорю, что телерепортеры, люди, которые делают свою работу даже на самом высоком уровне, имеют кого-то, кто готовит за них вопросы.

Я посмотрел на Джессику. Она все еще дулась.

— Иногда да, иногда нет, — сказал я и подмигнул миссис Зиппин. Я подмигнул потому, что хотел сказать ей, что да, ее муж — козел, но нет, я не собираюсь сердиться по этому поводу. Но, взглянув на ее лицо, на котором было что-то вроде ожидания, я почувствовал, что такого рода вещи уже случались раньше, что Морли — один из тех парней, кто гордится тем, что «провоцирует» кого-то.

— Возьмем, к примеру, вас, — заявил он так, словно все это невероятно весело. — Вы пишете себе вопросы?

— По большей части.

— В самом деле?

— Да.

— Тогда вы должны очень много знать. Скажите, как вы с этим справляетесь?

— Морли, — сказала его жена, — это звучит как на экзамене.

— В самом деле? — сказал он. — Действительно, в самом деле?

Джессика на мгновение перестала дуться и улыбнулась сама себе.

— Не знаю, как вы это делаете, — сказала миссис Зиппин, — вот так говорите с людьми. Прямо перед камерой. Я убеждена, что люди могли бы расслышать, как у меня колотится сердце, всю дорогу до Рочестера.

— С кем это ты говорила? — спросил Морли.

— С сотнями людей на самом деле. Я некоторое время этим занималась.

— Черт побери, я никогда тебя не видел. Ни разу, — признался он.

— Ну, это было дневное шоу. Может быть, ты не смотрел днем телевизор.

— Когда бы мне этим заниматься? Я целый день мотаюсь. Ты права. У меня просто нет времени для такой ерунды.

Я выждал минутку.

— Знаете, Морли, люди все время говорят мне об этом. Иногда они даже останавливают меня на улице, чтобы сказать мне это.

— Сказать вам что? — Морли улыбался по-дружески, но слегка встревоженно, только уголками губ.

— Что они никогда раньше не видели меня по телевизору.

— Разве это так?

— А знаете, что еще? Это почти всегда неправда.

— В таком случае, как вы думаете, кто это говорит? — спросил он, делая глоток воды. Я мог поручиться, что у него пересохло во рту. Так же как и у меня.

Я посмотрел на Джессику, которая рисовала шарик, но внимательно слушала наш разговор.

— Я думаю, они говорят мне это, Морли, чтобы я не возносил свой зад слишком высоко.