Лилия Ким - Аня Каренина

Аня поплелась в ванную, с опаской оглядываясь, глаза защипало от раскисшей туши. Внутри грызло какое-то сомнение. Что-то здесь не так, что-то здесь неправильно! А с другой стороны, ну что она им скажет на этом прослушивании? Выйдет дура-дурой и будет стоять! Она ведь даже ни одного стиха наизусть не знает, а там не стихи, там петь надо, танцевать… Тьфу! Как можно было быть такой идиоткой! И у Карениной-младшей по щекам снова потекли слёзы. Смыв с себя всю косметику, которую перед этим так старательно накладывала, Аня тщательно убрала назад волосы, пригладив их водой.

Когда она вернулась в комнату, то застыла на пороге, остолбенев от увиденного. Мать с сияющим лицом сидела в своём инвалидном кресле возле Аниной кровати, на которой был заботливо разложен тёмно-коричневый в белый цветочек костюм из тонкого трикотажа, застиранного до обильных катышков. Костюм представлял из себя бесформенный пиджак дизайна времён царя Гороха с рукавами «летучая мышь», расширяющийся в талии наподобие мужской ветровки, внизу на широкой резинке и с двумя большими накладными карманами где-то под грудью. Длинная юбка с разрезом спереди венчала сию картину одёжного абсурда. Рядом Каренина-старшая положила затёртую сатиновую блузку на кнопках, где на уровне груди отчётливо выделялись две нашитые широкие полосы из плащёвки — красная и синяя.

— Мам, мне это все велико, — чуть слышно выдохнула Аня.

Представив, что вот в этом ей сейчас надо будет выйти на улицу, перейти через двор школы, где, несмотря на каникулы, вечно толкутся одноклассники или кто-то из параллельных классов, и войти в новое, чистое, сверкающее стеклом и хромом кафе, Каренина-младшая заледенела. У неё отнялись руки и ноги, а на язык как будто кусок сухого льда положили.

— А мы пояс наденем! — с живым непобедимым оптимизмом заявила Каренина-старшая, извлекая из недр шкафа широкий ремень из ярко-красного лакированного кожзаменителя с огромной пластмассовой пряжкой.

Аня, впав в состояние шока, покорно позволила матери одевать себя, поднимая и опуская руки, влезая в юбку.

— Да шевелись ты! Как неживая! Опоздаешь ведь! — суетилась вокруг мать.

Аня молча глядела перед собой стеклянными невидящими глазами. В голове навязчиво вертелось, что лучше умереть, чем сейчас в таком виде выйти на улицу.

— Ну вот, совсем другое дело! — радостно сообщила Каренина-старшая, разворачивая к Ане зеркало шкафа. — Сразу видно, приличная девочка, а не какая-нибудь прошмондовка!

Каренина-младшая подняла глаза и перестала дышать вовсе. Юбка костюма, перехваченная в талии ярко-красным широченным кушаком, смотрелась на ней как расклешенная, но почему-то с разрезом спереди. Пиджак с закатанными рукавами был велик до такой степени, что линия плечиков находилась где-то в области Аниных локтей, а полы пиджака доходили до середины бёдер. Белая сатиновая блузка торчала колом, синяя полоска под грудью на коричневом фоне костюма невозможно лезла в глаза. Аня непроизвольно закрыла лицо руками.

— Не нравится? — голос матери прозвучал искренне огорченно.

— Немного длинновато, кажется, — отчаянно покраснев, пробормотала Аня.

— Так ещё бы! Мать у тебя высокая была, статная! Родись я лет на тридцать позже да слушай родителей в молодости, была бы сейчас модель, круче, чем твоя Щербацкая! — не без гордости заявила Каренина-старшая, весело постукав друг об друга обрубками ног. — Конечно, тебе немного длинновато… Ты ведь… Ты ростом в отца! — мать вынесла дочери приговор, но постаралась быстро сгладить свою неловкость. — Но выглядит совсем неплохо! На мне была бы французская длина — это ровно до середины колена, а на тебе… На тебе нормальное макси.

— О-о-очень… хорошо, мам, — с трудом выдавила Аня, заикаясь и сдерживая подкатившие к горлу слёзы.

— Вот и умница!

Каренина-младшая, ступая как в бреду, взяла рюкзак и вышла в коридор.

— Давай! Покажи им всем! — крикнула мамаша вслед веселым бодрым голосом.

— Пока, мам, — машинально пролепетала Аня.

Тут открылась дверь комнаты Стивы и Долли. Брат, в одних семейных трусах, стоял на пороге, с усилием протирая глаза. Увидев сестру, икнул, некоторое время остолбенело на неё смотрел, а потом изрёк:

— Анька, ты чего так вырядилась? Милостыню в метро собираешься просить? «Люди добрые, сами мы не местные…» — издевательски заблеял Стива, тряся головой и протягивая скрюченную руку.

— Заткнись, болван! — прикрикнула на него мать, выкатившись из своей комнаты. — Она не мужиков идёт снимать, а на работу устраиваться!

— А… — протянул Стива. — Пугалом?

— Идиот! Вот идиот! Весь в… — мать замялась. Стива был добрачным ребёнком и носил её девичью фамилию — Облонский. — Сам-то уже когда начнёшь на жизнь зарабатывать, а?

— Ну чего ты, мам! — воскликнул, закрываясь руками, Стива, которого упрёк матери задел за самое больное место — за кошелёк.

Долли высунулась из комнаты и тоже офигела, увидев Аню.

— Ань, может, тебе платье моё надеть? — запинаясь, спросила она, когда вновь обрела дар речи. — То чёрное, в обтяжку? Помнишь?

— Ага! Это тебе оно в обтяжку, а Анька в нём будет как Марфа с коромыслом в сарафане! Ты же три её! — злорадно отвесила Каренина-старшая невестке.

— А так она как нищенка профессиональная! — взвизгнула Долли, сильно покраснев.

Стива захлопнул дверь. Дарья взглянула на мужа. Тот покрылся красными пятнами и нервно сжимал кулаки.

— Стёпа, ты чего? — испуганно насторожилась Долли. Опыт показывал, что в такие минуты ей может влететь за всё что угодно — нестёртую пыль, излишнюю полноту, фразу, опрометчиво брошенную соседке год назад…

— Чего она ко мне привязалась?! — выпалил Стива сдавленным высоким голосом, типа взвизгнул шёпотом. — Может, у меня нервная болезнь!

— Ты о чём? — Долли вытаращила глаза и недоумённо ими захлопала. — Какая нервная болезнь?

— Трудофобия! Почему я должен вкалывать за копейки на какого-то лоха? Меня лично от этого тошнит!

— Ах тошнит тебя! А меня, думаешь, не тошнит одной всё тянуть?!

Прислушиваясь к звукам скандала, разразившегося в комнате Облонских, Анна Аркадьевна вздохнула, потёрла руки и немного успокоилась. Может, у Аньки мозговая масса и уляжется на место.

— Это ж надо было придумать! — фыркнула она, перебираясь с кресла на свой «домашний скейт». Так называл Стива четырёхколесную доску, использовавшуюся родительницей для домашних передвижений. — Как ей только в голову могло такое прийти? Это всё дрянь Щербацкая… Надо запретить Аньке к этой шлюхе бегать, подцепит ещё от неё сифилис бытовой, а мы потом отдувайся. А что, если?…

Анна Аркадьевна внезапно пришла в ужас: а что, если Анька уже что-нибудь подцепила от Щербацкой и они все этим заразились?!