Питер Акройд - Журнал Виктора Франкенштейна

Люди часто заходили в трактир и выходили, однако появлялись они поодиночке или же попарно. Одни, пошатываясь, брели в ночь, другие надвигали шляпу от дождя, третьи бежали по булыжной мостовой Смитфилда. Я был до того сосредоточен на своей цели, что ожидание меня не утомляло. Наконец в ночь вышли трое. Один из них сильно пнул своего спутника, словно тот был его собакою. Тут я понял, что это и есть те трое, кого я искал. Я последовал за ними по небольшой дороге, держась на расстоянии; свернувши за угол, они остановились и завели яростный спор, касавшийся раздела денег. Это, несомненно, была выручка от одного из их кладбищенских ограблений. Я прислонился к стене с другой стороны и очень тихо заговорил:

«Джентльмены, где моя сестра?»

«Кто это?»

«Один из ваших друзей. Спрошу заново: где моя сестра?»

Тут я вышел из-за угла и предстал перед ними.

Мне кажется, у одного из них возник проблеск узнавания.

«Ты что еще за птица такая?»

«Вам это превосходно известно». — Я размотал платок и показал им лицо.

Один из них закричал и во весь опор пустился бежать по переулку. Но не успел он отдалиться, как я крепко схватил его за руку.

«Как видите, — сказал я, — мертвые умеют двигаться весьма быстро. Ну, так где же моя сестра?»

Один из них, самый старший, находился в состоянии испуга до того сильного, что не мог говорить. Другой уставился на меня с выражением крайней тревоги. Я грубо встряхнул его — полагаю, я сломал ему руку; он издал вопль.

«Это не самое страшное из ранений, которое я вам нанесу, коли вы не сообщите мне местонахождение моей сестры. Вы наверняка его помните. Вы забрали оттуда мое тело и переправили по воде к мистеру Франкенштейну. Вы продали меня за гинеи. Где она?»

«У Брокен-док, в Бермондси. — Казалось, он не может продолжать от растерянности или же от страха; тут я встряхнул его снова. — Живет она в последнем доме слева, если от реки подойти. На третьем этаже. Игрушки делает.»

«Как ее имя?»

«Энни. Энни Кит».

Я еще крепче сжал его руку, и он опять завопил от боли.

«А мое?»

«Джек».

Разжавши руку, я отпустил его. Его спутники, смекнув, что свободны, повернулись и пустились бежать по переулку. Я постоял мгновение, наблюдая, как они спасаются бегством, а после обвязал лицо платком и возвратился в Смитфилд.

Словно некое отдаленное эхо, вспомнилось мне это имя — Джек Кит. Оно как будто бы открылось мне в низких раскатах грома или же в кратчайшей вспышке молнии — до того мимолетно, до того внезапно, что едва запечатлелось в моем сознании. Имя это всецело принадлежало прошлому.

Для визита к сестре время было слишком позднее, потому я речным путем возвратился к устью и, достигнув почерневших развалин дома, улегся там. Никто туда более не приходил и, полагаю, никогда не придет. В округе считается, что это средоточие тьмы.

Несколько дней я предавался отдыху и безмолвным размышлениям. Порой я сидел, уставившись глазами в землю; в такие моменты мне хотелось сделаться камнем, лишь бы не быть тем, что я есть. Разве не лучше умереть, чем жить никем не любимым? Я мечтал о том, чтобы исчезнуть с лица земли. Дано ли кому умереть дважды? С этою мыслью я встречал бури, не смея надеяться, что они разорвут меня. Солнце меня оживляло. Я томился, я молил о полном забвении, но отчаяние мое было сильнее молитв. Умереть я не могу. Я должен терпеть. Такова моя участь. Я — то, что я есть. Я более не Джек Кит — мне суждено быть чем-то другим, глубже, мрачнее, чем кто бы то ни было.

Прошло несколько дней и ночей, и я решился навестить сестру. Как-то вечером я, вновь плотно закутавшись из предосторожности, доплыл от устья до Бермондси и оказался в Брокен-док. Оставаться незамеченным я мог лишь путешествуя по ночам, когда темный предмет в реке не вызывает решительно никакого интереса. Пока я поднимался по лестнице, с меня текла вода. Я достал из кармана плаща шляпу — вашу шляпу — и надел ее на голову. Затем я еще раз обернул платком лицо. Негодяй сообщил мне расположение дома: то было разваливающееся здание, что стояло рядом с деревянным доком, охваченное, подобно ему, общим духом запустения. В одной или двух комнатах виднелись полоски света, окна затянуты были какими-то обрывками белья или тряпицами. Я не сводил глаз с окна на третьем этаже, где поблескивало неровное освещение, будто от масляной лампы, помещенной в дальний угол. Та комната была местом моей смерти. Заметивши фигуру сестры, я наблюдал за тем, как она шагает взад-вперед по комнате; казалось, она не находит себе места, словно обеспокоенная моим присутствием. Когда она подошла к окну и выглянула наружу, я переместился в тень. В полусвете я видел ее лишь неясно, однако она показалась мне прекраснейшим существом на свете. В осанке ее было нечто неуловимо знакомое — я словно бы припомнил, как она склонялась надо мною во время моей последней болезни. Подлинных воспоминаний о том времени у меня нет, но кажется, будто они есть. Несколько мгновений она, по-видимому, предавалась мыслям, потом отошла, и свет погас.

Я шагнул через порог и вошел в слабо освещенный коридор, походивший на призрак чего-то лишь отчасти сохранившегося в памяти. Правда ли, что мертвым земной мир кажется призрачным, населенным привидениями? На третьей площадке лестницы были две двери, и я, подчиняясь инстинкту, повернул ко второй. Материальное тело мое словно обладало некоей памятью о прошлом, запрятанной в его глубине. Перед дверью я замешкался — как мне предстать перед сестрою, не напугавши ее до безумия? Я искренне желал говорить с нею, хоть и понимал, что она вряд ли способна встретить появление мертвого брата с хладнокровием. Приложив ухо к двери, я услыхал шевеление. Внезапный порыв заставил меня постучаться и прошептать:

«Энни!»

«Кто там?»

«Энни!»

«Этот голос мне знаком. Кто вы?»

Тут мой страх перед тем, что она может напугаться, возвратился, и я поспешил вниз по лестнице на улицу. Я успел спрятаться, прежде чем окно растворилось и она высунулась наружу.

«Энни!» — позвал я снова.

Она закрыла окно. Затем, спустя пару мгновений, она вышла на улицу — в платке, но без шляпки; длинные волосы ее рассыпались по плечам — казалось, она была в состоянии своего рода возбуждения или расстройства. Меня она по-прежнему не видела, ибо я тут же отступил под крыльцо, спрятавшись таким образом из виду. Выглянув из своего наблюдательного поста, я увидел, как она, оглядываясь по сторонам, спешит к реке. Я последовал за нею, держась на расстоянии, но желания говорить с нею более сдерживать не мог и потому медленно приблизился к ней.

«Энни, не бойся. Тебе ничто не угрожает. Нет — не оборачивайся».

«Этот голос…»

«Ты знаешь, кто я?»

«Будь это сон, я сказала бы, что знаю».