Сергей Антонов - Лена

Дементьев шел ночевать к Павлу Кирилловичу. В его ладони жужжал ручной электрический фонарик, и кружок, похожий на луну, изгибался перед его ногами, то бледнея, то наливаясь молочным светом.

— Держите правей! — говорил Павел Кириллович. — Там в грязь угадаете.

— Хорошо прошло собрание, — сказал Дементьев,

— Какое там хорошо! Не налажена еще дисциплина. Да вот Ленка всегда…

— Вон что! — раздалось сзади.

— Э, легок черт на помине. Ну, проходи, — сказал Павел Кириллович сторонясь.

— А я с вами.

— Что такое? — быстро спросил агроном. Фонарик перестал жужжать.

— Пойдемте. Ну ее, — поморщился Павел Кириллович. — Или вы с ней у Наталки не наговорились?

— Вы идите, — сказала Лена, — а он догонит.

— Да, идите, идите, — закивал Дементьев.

— Ну, как знаете. Избу-то найдете? Во-он, глядите, огонек за колодцем, где березы. Видать?

В темноте не было видно ни берез, ни колодца, но Дементьев кивнул. Павел Кириллович ушел, и долго было слышно, как сапоги его чавкают по грязи. Неясный шум ледохода, похожий на сонное бормотанье, вместе с влажным ветром доносился от реки.

— Чего же вы стали? — сказала Лена. — Ступайте.

— Нет. Вы идите вперед. Мужчине полагается сзади.

— И давно такой закон вышел, чтобы мужикам позади баб ходить?

— Так полагается.

— Ну пойдемте, если полагается. Уезжаете завтра?

— Уезжаю.

— Можно вам написать, если вопросы какие-нибудь будут?

— Пишите.

— Я прямо на квартиру вам буду писать. Ладно? Вы не думайте, адрес-то ваш я схоронила. Вот он.

И Лена достала из-за рукава какую-то бумажку и потрясла ею в темноте.

— Хорошо. Пишите на квартиру, — сказал Дементьев.

«Зачем тебе нужно кривить на каждом шагу? — подумал он с горечью. — Ты даже не помнишь, что оставила мой адрес на подоконнике в доме Наталки. Может быть, сказать, что адрес этот лежит у меня в бумажнике?»

Они проходили мимо избы кузнеца. В окно было видно, как жена его разливала из кастрюли чай. Над столом висела лампа под жестяным самодельным абажуром.

— Почему вы молчите, Петр Михайлович? — спросила Лена,

— А что?

— Присоветуйте что-нибудь. С чего начинать? На что нажать больше? Какое ваше будет напутствие…

«Какое мое будет напутствие? — подумал Дементьев. — Не играй со мной, как с маленьким, Лена. Не такой уж я маленький. Вот такое мое напутствие…» — и спросил вслух:

— Удобрения-то у вас хватит?

— Еще не подсчитывали.

— Ну вот. А разболтали, что все учли, — раздраженно заговорил Дементьев. — Сочинять надо меньше.

— Так, значит, не затевать? — тихо перебила Лена.

— А вы как думаете? Вам надо по двадцать пять тонн навоза на гектар. А ваши двадцать коров…

«Что это я? — Дементьев остановился так, словно наткнулся на стену. — Почему мне хочется обидеть ее?»

Берег был недалеко. Мокрый ветер нёс запахи зимы, снега. Ветер дул вдоль деревни, забирался в палисадники, завывал в окнах недостроенных домов. А на реке шумело, вздрагивало, словно кто-то невидимый тихонько, чтобы не мешать спать людям, перекладывал и кантовал льдины.

— Вот спасибо, — сказала Лена. — И спасибо вам, что удержали…

— Нет, нет, — перебил Дементьев. — Вы меня не поняли. Подсчитайте все и обязательно сейте полторы нормы… И до свиданья… Я устал сегодня, Лена.

Лена ушла, грустно попрощавшись. Дементьев остановился на обрывистом берегу. Внизу в прозрачном тумане медленно шел лед.

В крайней избе открылась фортка, и голос деда Анисима спросил:

— Кто это?

— Свои, — ответил Дементьев.

— А-а, это вы. Идите в избу. Продует.

— Ничего…

Форточка захлопнулась. Ветер гудел в палисаде. Дементьев смотрел на реку, подняв маленький воротник пальто, и ему казалось, что он плавно, словно во сне, несется куда-то вместе с этими звездами и этой землей.

Дементьев собирался уезжать в шесть утра. Но было уже часов одиннадцать, когда он вместе с Павлом Кирилловичем, напившись чаю, вышел на мокрое крыльцо.

— Так вы обернитесь поскорей, — говорил Павел Кириллович, щурясь от солнца. — Без вас мне с эмтээсовцами все равно миром не договориться.

— Приеду. Загляну в пять-шесть хозяйств, заеду в район и вернусь, — отвечал Дементьев, надевая брезентовый плащ в рукава.

Серый в белых чулках жеребец, запряженный в легонькую двуколку, нетерпеливо косил глазом и всем своим видом торопил хозяина: «Ну, едем. Неужели не наговорился!»

— А насчет культиватора обязательно доложите. Скажите, что этого дела я так не оставлю! Запишите. Вот, вот!

Жеребец танцевал.

Дементьев попрощался и поставил ногу на плюшевую от засохшей грязи подножку. Конь взял с места.

— И насчет калийных солей там нажмите, — говорил Павел Кириллович, шагая рядом и держась за крыло.

— Это я не забуду, — ответил Дементьев, поправляя сенное сиденье и прыгая одной ногой по земле. — Да стой ты, черт!

Он натянул вожжи. Но жеребец, своротив набок голову и свирепо раздувая ноздри, переступал красивыми ногами и норовил перейти на рысь.

Дементьев тяжело упал на сиденье. Конь рванул, брызнув из-под копыт грязью. Председатель утер лицо и, помахав рукой, пошел в избу.

Двуколка была горячая от солнышка, и тепло пахло кожей, сеном и дегтем. Дементьев уселся поудобней и отпустил вожжи. Жеребец благодарно мотнул головой, на оси что-то зазвенело, и по плащу забарабанила грязь. Поскрипывая, как корзина, двуколка бежала, переваливаясь в колеях с боку на бок.

Дементьев выехал за околицу. Маленький мостик прогремел под колесами, как гром. На просохшем изволоке кое-где выпирали пучины. С обеих сторон тянулись серые невысокие холмы. Почти весь снег растаял, только на теневых склонах прятались сугробы, трухлявые и грязные, словно присыпанные золой. Тонкие, перекрученные, как жгуты, ручьи сбегали к дороге, и белый навар пены скоплялся у прутьев и разноцветных камушков. Дементьев посмотрел на солнце. Оно было такое яркое, что долго после этого перед глазами агронома плавал темный круг и застил поля и холмы.

Изволок повел к лесу.

Дементьев въехал в прозрачную по-весеннему тень деревьев. По сторонам обнажились бурые, перепревшие за зиму листья. Растрепанные воробьи косым ливнем упали на дорогу. Оглушительная птичья перебранка наполнила лес. Услышав коня, воробьи все сразу, будто связанные, взмыли вверх, и голая осина внезапно оделась словно серыми листьями, и мокрые сучья ее устало закачались.

Начались поля. Дороги расходились рогатиной.

Участок бригады, в которой работала Лена, был слева. Дементьев подумал и дернул левой вожжой. Быстро переметнули один холм, второй, и с вершины третьего стало видно людей, копошившихся на земле. Подъехав ближе, агроном узнал тетю Дашу, бригадиршу и Григория. Подальше от них стояла подвода с удобрением. Около подводы возились Лена и дочь Никифора — Настя. Лошадь почти по колено увязла в грязи. Мальчишка-повозочный упрямо тянул ее за недоуздок, а она натягивала шею и не трогалась с места. Лена и Настя попробовали стронуть телегу, схватившись за спицы колес. Но ничего не выходило. Дементьев остановил жеребца, зажал вожжи между коленями, закурил и стал смотреть.