Сергей Красильников - Сучья кровь

Женя достал книжку, пролистнул. Ведь рисовала, рисовала она там карандашом. Или подчёркивала что-то. Но точно с карандашом сидела. И нигде, ни на одной странице, ни значка, ни закорючки. Ни одного знака.

Один знакомый с юридического, большой пошляк и любитель почитать всякий вздор где попало, как-то рассказывал Жене о том, какую ему в библиотеке выдали книгу. Учебная вроде бы, литература…

— А все страницы на полях мелко-мелко исписаны, представь себе… Я читать начал, чуть с ума не сошёл. Этот, который писал — он-то точно с ума сошёл. Сначала бредил о человеке и правах его, тварь я дрожащая или что-то там в этом роде… Потом, ближе к середине, его на злобные стёбы пробивать начало — типа «учишься, читаешь, сука? а я уже сейчас всё сдал и работаю, наверное, прикинь!». Но самая жесть была в конце. Краткая надпись «дрочил я на эту ё…ую сессию», и страницы заляпаны так, что волей-неволей веришь: правду написал, правду…

Этот парень, юрист, ещё собирался, когда в аудиториях парты менять будут, все старые вынести потихоньку или, если не отдадут за так, скупить.

— Выставка парт, приколи, а? Сниму какой-нибудь зал, где искусство вывешивают, и там развешаю все парты. А они-то исписаны — просто жесть! На некоторых так и живого места нет. Какие откровения! Какие рисунки! Драма! Искусство! Суровое студенческое искусство! На одной, я читал, в столбик написано: 30 минут до перерыва… 25 минут до перерыва… 15 минут до перерыва… 10 минут до перерыва… 5 минут до перерыва… 3 минуты до перерыва… БЛЯ, БЕЗ ПЕРЕРЫВА!!! Согласись: драма!

А тут, в «физической химии для биологов», — вообще ничего. Ни одной надписи. Даже случайно, по неосторожности никто нигде не оставил линии авторучкой — длинной, ровной, с крючком в конце. Разве что, одна страница вырвана в середине — но так гладко вырвана, что сразу и не заметишь. Двести сорок первая — двести сорок вторая. На двести сороковой написано: «Теперь, если сзади контрольной пробирки поставить пробирку с неизвестным раствором без индикатора, а сзади второй пробирки — пробирку с одним только буфером, то можно грубо скорректировать разницу в цвете индикатора (рис. 4.7)». А рисунка нет ни на одной из окружающих страниц. На несколько страниц назад есть «рис. 4.6. Номограмма для приготовления фосфатных буферов», угрожающие научные кривые графики. И есть после, «рис. 4.8. Кривая титрирования глицина» — так та вообще абсолютно кривая. Значит, на пропавшей странице рисунок был. Четыре точка семь.

Что ещё? А чёрт его знает. Научный бред, как и вся книжка, наверное.

— Да и кроме того, неинтеллигентный ты, Женя, — припомнились ему слова Вити.

А и вправду — в кои-то веки попала в руки книга умная. Взять бы и прочесть от корки до корки. Женя попробовал вспомнить, когда он в последний раз действительно читал — и вспомнил. Это было около месяца назад, у Толика. На столе валялся журнал с вызывающим названием «АвтоФото» и безбашенным мотоциклистом на обложке; пока Толя рубился в какую-то свою игрушку, Женя пролистал это издание. Почти весь журнал — фотки машин разных, и к ним подписи. Текст Женя изредка по приколу читал, но больше всё же на машины смотрел, то есть не на сами машины, а именно как их сфоткали. Оценивал не качество машин, а качество фотографий, в общем.

Вспомнил это. И совсем грустно стало. Снова попробовал читать «физичскую химию для биологов», и ещё грустнее стало — не читается, хоть убей. Хотел утешить себя тем, что чтение этой книги, наверное, подразумевает, что уже прочитаны разные серьёзные книжки по химии, физике и биологии, да не утешил. Даже учебники в школе как-то по диагонали читал, перескоками, и ничего не запомнил. А она, девочка эта, раз такие книжки читает… Эх, и подобраться-то к ней никак, наверное, не выйдет, и пива-то она не пьёт, и Ксена ей показать страшно и неудобно.

Женя вкючил плеер и задремал.

Сон лечит.

Через два дня позвонил Толик.

— Зайди ко мне на работу, — только и сказал.

Настроения у него не было совершенно, он матерился, одной рукой во что-то играл, а второй размешивал кофе в чашке.

— И он говорит: здесь делать уже нечего. Эта земля, мол, прогнила. А я говорю: если земля гниёт, лечить её надо, а не бросать. А он за своё: ты, говорит, гниение усиливаешь. Воняешь вместе с обществом, доламываешь всё. Я вот думаю: что ломать, если никто никогда ничего не строил, все всегда только ломали! А? Скажи мне, Женя?

— Ну, я бы не сказал, что сильно ломают. Ты ведь строишь жизнь свою-то, верно?

— Конечно, строю. Я же на машину коплю. Потом на квартиру свою копить буду. И как только накоплю — свалю нафиг из этой общаги, от этого урода. Задолбал уже, честное слово.

— А ты с ним не говори. Не слушай его, что ли. У тебя тут курить можно?

— Нельзя. Но кури. Дело вот в чём: я ему объяснить пытаюсь, что всё нормально, а он мне своё дерьмо втюхивает, втюхивает…

— Так это ты с ним спорить начинаешь? — удивился Женя.

— Ну а ты попробуй в одной комнате вдвоём жить и молчать всё время… Он-то да, молчит, ну а мне поговорить иногда с живыми людьми хочется, а не чатиться всё время. Вот как мы с тобой, понимаешь? Людей-то вокруг так много, так много, а как посмотришь — не люди, а чатовые ники и аватарки только. И поговорить не с кем. Вылезешь из интернета в эту жизнь — а тут ещё хуже, чем там. Подойди и скажи: у тебя компьютер сломался. Он скажет: да, сломался. Скажи: нажми «Энтер». Он нажмёт. Скажи: убей человека…

— Так ведь он, сосед — человек, получается, по твоим меркам? Как зовут его?

— Да хрен знает, как зовут. Но человек. Паршивый, плохой, но человек. А поговорить-то, поговорить по-людски…

— А пепелка где? — перебил его Женя.

— Пепелка…

Толя поднялся со своего стула, открыл ящик и начал там рыться. В ящике лежали провода, микросхемы, старые жёсткие диски, мышка испорченная, ещё какой-то компьютерный хлам. Толя нашёл там жестяную коробку непонятного происхождения и дал Жене.

— На, кури. Только тут нельзя, если что.

— Помню. Ты мне карточку-то сделал?

Толик хлопнул себя рукой по лбу, достал и протянул Жене карточку. Пластиковую, с фотографией, аккуратную, новенькую. С цифрами и штрих-кодом даже — не придерёшься.

— Как договаривались?

— Как договаривались.

Женя расплатился. Докурил сигарету, затушил, кинул в жестяную коробку.

— Слушай, ты что, убегаешь уже?

— Да дела всякие, Толик…

Толик замолчал и перестал играть в свою игрушку, поставил на паузу. Повернулся к Жене; тот уже стоял в дверях.

— Женьк, да посиди ты тут со мной. Поговори немного. Кури, если хочешь, кури, сколько хочешь, пофиг. Только поговори.

— Я не могу, старик. Дела.

— Может, хоть вечером пива попьём?

— Может.

Ушёл. Толик вернулся к компу и около минуты просто молча смотрел в монитор — на остановленную игру. Увидь кто со стороны — ему показалось бы, будто эта пауза окаменила не только человечков с автоматами на экране, но и его самого. Самого Толика.