Сергей Красильников - Сучья кровь

А потом вдруг со злости лупанул кулаком по ресету. И закрыл глаза.

— Вот у меня удостоверение, — Женя с улыбкой показал карточку.

Бабка взяла, рассмотрела. Покачала головой.

— А где ж раньше было? А? Хитришь?

— Я потерял, мне его восстановили вот, — соврал Женя. — Я пройти могу?

Кивнула злобно. Мол, ладно, проходи, сукин сын, что с тебя возьмёшь. И Женя прошёл.

Вот оно, вот. Сейчас или никогда.

Сигарета. Бросать курить, глупость-то какая. Вот что верно: с сигаретой ты никогда не одинок. Никогда. Пока стоишь, куришь — ты не один. С тобой она — одноразовый друг. Твоя Сигарета. Она не бросит, не предаст, она отдастся тебе до конца, до самого фильтра. Сгорит для тебя. Как человек живой. Люди живые тоже сгорают, но медленно, всю жизнь потихоньку тлеют. А остаётся от них то же самое: пепел и дым. Лёгким вредит? В груди тянет? Ну а разве эти болячки не стоят моментов близости? Моментов не-одиночества?

Выкидывают они такие книги, видите ли. Семьдесят шестого года книжка. Старая уже. А кто выкидывает? Да уборщица. А где эта уборщица? Да на входе студенческие карточки проверяет. Ах, здравствуйте, дорогая бабушка. Куда? Около мусорников оставляете на заднем дворе? В стопочку сложенные, ах! Мало ли понадобится кому. Ну да. Мало ли понадобится.

Женя швыранул книгу на землю — рядом со стопкой точно таких же двадцати шести «Физических химий для биологов». Выкидывают старое.

— Есенин… — вдруг пробормотал Женя. — Есенин.

И щёлкнул пальцами.

— Чего ты щёлкнул? — спросил Витя.

— Чтоб ты наконец меня услышал. Вон книги валяются, смотри. Книги вынесли и выкинули. Старые книги. Говорят, книга учит, книга лечит. А выкинули.

— Пошли, пороемся.

— Как бомжи?

— Как интеллигенты, всё ещё любящие книги, друг мой Женя.

И пошли ведь рыться. Два или два с половиной года назад, вроде бы это было…

— Ты чего себе возьмёшь? — спросил Витя.

— А во — Винни-Пух, и все его кореша. Чем плохо?

Витя улыбнулся и показал Жене свою книжку. На обложке — смазанный, неудачный снимок: голубое небо и берёзы.

— Сергей Есенин?

Точно. Она взяла её из стопки, потому что любит. Книги любит, даже старые, побитые и выкинутые. Мы же все выглядим жалко, когда нас выкинут и оставят. Когда нам дадут знать, что мы больше не нужны. Женя подобрал брошенную книгу, раскрыл на форзаце и написал свой телефон. Потом подумал и взял ещё одну из стопки. Тоже записал. Всего двадцать шесть книг — и появляется шанс. Может, она вернётся сюда ещё раз?

Перекопав кучу до середины, он вдруг заметил боковым зрением — дальше, между двумя мусорниками, за стопкой книг, кучку говна. Маленькую, суховатую, зловещую весеннюю кучку. И рядом с ней листик, которым кто-то подтёрся. В голове, изнутри мозга, понёсся тяжёлый, страшный, тихий, но тяжёлый гул. Не желая верить в происходящее, Женя медленно, как в страшном сне, протянул руку и взял испачканный фекалиями листик. 241–242. И рисунок 4.7.

Сердце его замерло. Настороженно метнулось в груди, похолодело и отбросило дрожь по всему организму. «Рис 4.7. Метод поправки на мутность или окраску неизвестного раствора при изменении рН с помощью индикаторов». Перевернул. С другой стороны — текст и табличка. Всё.

Всё.

Сердце включилось и несколькими страшными, мощными ударами разнесло по телу волны крови. Женя поднял глаза и, сквозь набежавшие чёрные пятна и рябь, сквозь муть и тяжёлое биение в висках, сквозь гул, и стон, и дым в голове, увидел коряво выцарапанную ножом надпись на боку мусорника.

«Сука».

— Сука…

Сцена в автобусе всплыла с неожиданной ясностью. Она выходит. Заколка-бабочка. Девочка-вишенка. Алкаш… Простите человека пьяного… Простите человека… Человека простите…

У алкаша — книга. Он не выбивал у неё книгу из рук. Он уронил свою книгу. Уронил свою… Макулатуру свою уронил. Какая муть… Муть. Мутность…

Вот и вся тебе, девочка-вишенка.

Вот и вся тебе дурацкая любовь.

Вот и всё.

Теперь точно, кроме как курить, ничего не остаётся.

Собрались вечером в «Старом Томе». Настаивал больше всех Толя и, как всегда, опоздал на полчаса. Пока его не было, разговор не клелися. Наташа сонно пиво потягивала, Женя с тоской смотрел в окно, а Ксен, вконец обнаглев, разложил на столе тетрадку, сигареты, траву высыпал и забивал косяк.

— Ты бы поосторожней, — заметил Женя. — В сортир, что ли, со своей травой пошёл бы.

— А мне пофигу. Абсолютно пофигу. Вот кто мне что сделает?

Наташа искоса посмотрела на него. Хотела что-то сказать, но промолчала.

— Ну, менты зайдут. Повяжут тебя с поличным. Тебе это надо?

Ксен выжал из сигареты содержимое. Любовными медленными движениями выдавил его на тетрадный лист. Потом намешал в табак немного травы и начал втягивать эту смесь обратно в сигарету.

— Пропащий я человек, — сказал он. — И терять мне нечего. Я и так плохой, хуже некуда.

— Зла и добра нет. Нету ни злых, ни добрых людей, — Наташа отвалилась на спинку стула и посмотрела сначала на Ксена, потом на Женю. — Так что хватит на себя наговаривать.

— Ну, а как ты тогда людей классифицируешь? — спросил Женя.

— А зачем? Я и так знаю, какой человек. Человек выше добра и зла, — задумалась. — Ну, а если тебе нужна классификация, то я вот как сказала бы: нету ни плохих, ни злых, а есть интересные, скучные и неприятные.

Женю эта идея поразила. Он захлопал, заапплодировал Наташе, встал со стула и пожал ей руку.

— Браво! Ну, подели нас всех тогда.

— Ты так этого хочешь?

— Да и я бы послушал, — отозвался Ксен. Косяк у него был уже почти готов.

— Ну хорошо. Вот с тебя, Ксен, начну, — и побуськала Ксена в лоб. — Ты в душе интересный. Только показать это не всегда умеешь. И поэтому ты часто скучный. А когда тебя мучает что-то, ты становишься неприятный. А ты, Женя, не обижайся, но ты скучный.

— Это ещё почему? Я фотографирую!

— А я крестиком вышиваю и в университете учусь.

Женя запнулся.

— Ты тоже думаешь так, что ли? Тоже думаешь, что фотки мои плохие?

— Я же тебе говорю, нету никакого плохо или хорошо! Есть интересно, скучно или неприятно. Фотки твои качественные, но неинтересные. Неоригинальные.

— Воо, Виктора, небось, наслушалась…

— А вот Виктор, кстати, интересный.

— Позови его сюда, кстати, — Ксен поднял голову и посмотрел на Женю. — Я его уже сто лет не видел. Как он там вообще поживает, что делает?

— По-старому всё у него. Пить пиво всё так же не любит. Дома сидит, читает, трубку курит, чай варит, на кресле качается. Не приедет он.

— А ты позвони, — настаивал Ксен.