Алексей Олин - Машина памяти

«Но как разобраться: лживый мир или истинный?»

«Не бывает лживых и истинных миров. Бывают живые и мертвые».

Они хотели говорить постоянно. Голоса не умолкали. Но ей этого не позволяли физические и моральные возможности организма. В конце концов, она сказала голосам: пора установить график.

Это в прямом смысле была игра со Смертью.

Приобрела на блошином рынке старинный телефон.

«Тот самый».

«Да».

И занялась своеобразным сексом по телефону. Дашь на дашь. В определенный час раздается звонок, слышный только ей, она садится и рассказывает загробным жителям…

«Что?»

Что угодно. Они с жадностью слушают любые истории о живых. Любые, но обязательно: честные. Потому что разница между живым и искусственным цветком очевидна. Слушают о закатах и рассветах, о любви и ненависти, о вкусе устриц и соленом запахе моря, о сбывшихся и несбывшихся мечтах, о путешествиях в диковинные страны, о снах, о звуках старого расстроенного фортепьяно, о шелесте птичьих крыл, о купании русалок… они требуют настоящего Слова!»

«И что?»

«Из этого материала они ткут Новый Мир. Они выполняют рабский труд, гораздо более тяжелый, чем выполняли рядовые строители пирамид. Вспоминают и сами становятся ветром, шелестом, запахом, вкусом — наполняют ничто выдумками…»

«Ты читала им книги?»

«Да. Я читаю им книги».

«А взамен?»

«Взамен они рассказывают, что у них получилось. Я рисую свои картинки и зарабатываю на безбедную, ха-ха, безбедную жизнь. Я врала тебе про фрилэнсерство. Я зарабатываю художеством. Я наладила связь между этой и той стороной. Чтобы будущим душам было куда прийти…»

«Мне сложно в это поверить, прости. Нет, я признаю существование вечного круговорота жизни: птица ест червяков, мы едим птицу, ее белковые молекулы расщепляются, и происходит уже синтез наших аминокислот, потом мы умираем, и наши тела распадаются, и дают корм червякам… Но твои речи… По-твоему получается, что стертые из памяти компьютера файлы попадают в Волшебный Компьютер, где их никогда не стирают. По твоему: листья, опадающие с деревьев осенью, не гниют в земле, а взлетают в небо…»

«Кит».

«Да?»

« Мы — не листья. Мы — не файлы. Мы — люди. Нас не с чем сравнивать. Ты знаешь, на что способен человеческий мозг?»

«Наука еще не исследовала…»

«Вот именно. Просто кто-то творит, а кто-то выполняет функцию».

«Функцию?»

«Помнишь торговку из первой главы «Мастера и Маргариты»? Ту, которая продала Берлиозу и Бездомному теплую абрикосовую воду. Или еще Аннушка, пролившая подсолнечное масло…»

«Помню».

«Ты не задумывался, что происходит с персонажами, едва Творец поставит точку в заключительной главе? Застывают или живут?»

«Предположим, живут».

«А как?»

«Согласно своей роли».

«То есть исполняют функцию! Заложенную программу. Судьба не предопределена — это верно. Но заложенная программа накладывает определенные ограничения. И раз уж тебе суждено продавать теплую абрикосовую воду или разливать масло — ты будешь торговать и разливать! Ты можешь думать о чем угодно, мечтать о чем угодно, радоваться, печалиться — все равно! Творец клал на тебя свой творческий прибор! Утром ты встанешь и пойдешь в ларек! Функция!!!»

«Но Творец ведь мог придумать функцию девочки, которая возомнила, что она — Творец».

«Тогда он позволит ей сбежать из его книги».

«Зачем я был тебе нужен?»

«Половинка души…»

«Стой, погоди, о чем ты?!»

«Вспомни, как мы встретились. Разве это была случайность?»

«Я не верю в такие случайности».

«Тебя привели ко мне. Ты должен был стать отцом моего ребенка».

«Хорошо! Я не против! Но в таком случае, что это был за цирк с резаными венами?»

«Ты еще не понял?»

«Нет».

«Я беременна».

«Вот это я как раз понял!»

«Теперь мне пришла пора сбегать из книги».

«Ты ведь не хочешь сказать…»

«Наш ребенок, Кит, должен родиться там ! Он — Жертва Для Нового Мира».

«Ты с ума сошла!!! Я не позволю. Я не готов выплевывать свое сердце ».

«Я очень устала, Кит. От такого длинного разговора у меня разболелась голова. Давай спать. Тут есть где лечь? Отложим решение этого вопроса на завтра…»

И мы легли спать.

Разобрали кровать, поскидали большую часть подушек на пол, залезли под одеяло и обнялись. По ее щекам текли слезы, оставляя соленые бороздки. Потом слезы прекратились. Она успокоилась, задышала ровнее. Я даже не заметил, как уснул. На удивление быстро, и мне абсолютно ничего не снилось…

Штор на окне не было, полупрозрачный тюль легко пропускал солнечный свет. Он и разбудил меня.

Открыв глаза, я долго еще лежал без движения и смотрел в потолок.

Дианы рядом со мной не было.

Леон Дмитрич тоже не видел, куда она ушла.

На валуне с крестом, что возле берега, сушились на солнце выстиранные бинты…

И лежали ее очки.

Отказали предохранители: голод, страх, сексуальное влечение — те примитивные инстинкты, которые заставляют нас цепляться за жизнь.

Со стороны я, видимо, выгляжу ужасно.

Немытый, небритый, пьяный…

Только некому на меня смотреть со стороны.

Разговор в голове на бесконечном повторе:

— Ты главное не волнуйся, — это Игорян.

— Я не волнуюсь.

— Еще ничего толком неизвестно…

— Вы нашли ее?

— Нас вызвали. Мы забирали тело девушки в возрасте примерно двадцати лет, особые приметы: татуировка — зеленая свастика на правом плече. Никаких документов, никакой одежды, лицо…

— Что с ним?

— Оно изуродовано, Кит. Она несколько дней пробыла в воде, понимаешь?

— Ее утопили?

— Эксперты говорят, что на убийство это не похоже.

— А на что похоже?

— Будто бы она сама… ее сложно будет узнать.

Он так и сказал: «узнать», вместо «опознать». И ты уговариваешь себя, что это не она, мало ли двадцатилетних девушек с татуировками-свастиками…

— Ты приедешь?

— Приеду, — я как будто эхо мира.

— Позвонить твоим родителям?

— Не надо звонить моим родителям.

В морге холодно. Поднимают простыню…

— Да, это она, — это не мой, чужой голос.

— Нам придется задать вам несколько вопросов? Кем она вам приходилась?

Я отвечаю на вопросы. Говорю, где она жила.

Следователь едет по указанному адресу. Но я не хочу быть в той квартире. И меня просят не уезжать из города.

А куда мне ехать?!

Я сижу на полу в комнате. Пол усыпан конфетными фантиками. Две пустые бутылки стоят у кровати. Открываю третью. От алкоголя становится легче, но ненадолго. Протягиваю руку, шелестит полиэтиленовый пакет, вытаскиваю очередную карамельку. Три килограмма «раковых шеек», я думал, что их уже перестали делать. Может, и перестали. Может, это последние три килограмма.