Эли Люксембург - Ворота с калиткой

Йони решил шофера уволить. При свете тусклой лампочки, в душном, раскаленном за день вагончике — остались наедине.

— Нельзя мне парить шершавого, — пытался ему тот внушить. — Все из-за блядок моих. Поверишь, начальник, по телефону лишь позвоню, и тут же триппер хватаю. Ну просто чертовщина какая-то! А в Самарканде у меня жена, детишки… Ну, ты же умный мужик, начальник!

…Шоша опустила ему на плечо руку.

— Леня, потише езжай, не нервничай. Видишь — мигалка желтая? Тут пару недель назад была авария, именно в этот час.

Он сбавил скорость. Они осторожно проехали пустой перекресток. Снова рванули наверх. Шоша закурила еще сигарету.

— Где-то здесь, на Бар-Илане, живет удивительный рав, лучший в Иерусалиме специалист по мезузам. Не просто находит на пергаменте порчу, а говорит тебе — из-за какого греха случилась в доме болезнь. Из-за чего несчастье свалилось. Дурной ли глаз, проклятие, невезуха. Или же вообще — стоит твой дом на мертвых костях. Всякую нечисть видит. Он много, правда, берет, но я бы его пригласила.

«Этих следопытов только мне не хватало…» — подумал Йони. А память снова вернула его в далекое прошлое.

Когда в отказе они голодали, он шел в гастроном и запросто крал колбасу. Во всем их районе один был такой гастроном, на улице Высоковольтной, самообслуживания. Полно народу, давка и толчея, бесконечные очереди. Воровать было совсем не трудно. Особенно в холодные дни. Под куртку или пальто — парочку палок себе за ремень. А в кассе платил за мелочь: банку томатов, брусок маргарина.

Роза осведомлялась: откуда вдруг колбаса, богатство такое? А он ей врал: работу, дескать, нашел. Вагоны грузил. Или копал, говорил, на стройке. Ему и в самом деле время от времени счастье подваливало. Дворником в ЖЭКе, истопником, подсобным рабочим… Покуда не настигал звонок из КГБ. И вызывал директор: бери-ка ты расчет, милый, да сваливай. Показывал пальцем в потолок и разводил руками.

Там, на чужой земле, всякое воровство сходило с рук, словно с гуся вода… Более того, ему неслыханно повезло однажды. Будто ангел-хранитель из капкана вытащил.

Взяли его в картонажный цех, в комбинат бытового обслуживания. Там клеили папки из искусственной кожи, лепили коробки, переплетчики, реставраторы. Целыми днями он ходил по городу и набирал заказы: в архивах, библиотеках. По фабрикам и заводам. В любое время минуя свою проходную свободно и беспрепятственно.

Каждое утро, прежде чем отправиться в город, он заходил на склад, и дядя Панарин давал ему штуку дерматина. Йони укладывал его в чемоданчик, где лежали его образцы, и выносил. Выручку делили честно и пополам.

«Товар ищи, товар ищи!» — выплясывал старикан Панарин, отбивая чечетку, гибкий и жилистый, вечно веселый. Спросил его Йони с хмурой озабоченностью, чего, мол, ты, дед, танцуешь да припеваешь, ловко так выкаблучиваешь?

— А ты я вижу, сынок, неграмотный вовсе, наказов вождей не знаешь! Какое первое слово нам Ленин сказал? «Товарищи», верно? Кто не понял его — в обиде живет, а я вот — правильно понял, в точности следую указаниям партии и правительства.

По сей день Йони прекрасно помнит ту голубую штуку, крест-накрест перевязанную шпагатом. Помнит, как вышел из склада, попрощался с учетчицей Тосей, начальником цеха Забутой. Тот поднял на Йони красивую голову и странно так посмотрел. При галстуке был Забута, в нейлоновой рубашке, прекрасно сшитом костюме. Нормально вроде бы посмотрел, кивнул величественно, как император. А в душу что-то попало — опасное, нехорошее.

Йони вышел во двор, свернул по тропинке за угол. Зашел в уборную, заперся. Сидя на корточках над вырытой ямой, открыл чемоданчик и сбросил вниз дерматин.

В проходной его задержали — впервые за несколько месяцев: «Шмонаем всех, строжайшая установка!» — снять велели пальто, задрать рубашку и свитер. Открыть чемоданчик, естественно. И отпустили с миром. В полном недоумении.

В тот день он никуда не пошел, не поехал. Купил водки бутылку и вернулся домой. Лежал на диване и пил: «Жить в отказе и играть с огнем? Сунуть голову в такую ловушку! Дубина! Годков бы на десять сейчас загремел!»

А вечером, чуть успокоившись, протрезвев, поехал к отцу. «Папа, как поступить еврею, если он чудом избежал опасности?»

Удивился отец: «Такие пустяки разве Роза не знает? Дают в синагоге цдаку, в субботу вызывают еврея к Торе. Он произносит „биркат-а-гомель“».

Кандидат наук Йони Маркус чуть ли не сразу по приезде в Израиль устроился в Земельный фонд простым геодезистом — первое, что подвернулось. Изголодавшись по любимой работе, он всей душой мечтал о привычной жизни на свежем воздухе, вдали от людской суеты. На природе, между землей и небом. Где мысли твои текут, могучие мысли. Душа распахнута, и слышатся голоса — то ли ангелов, то ли демонов, то ли давно усопших предков. И кажется, что мир сотворен для тебя одного — пользуйся им и наслаждайся.

Еще он с радостью обнаружил, что ничего не забылось за годы безделья в отказе. Знания и сноровка остались. Легко и быстро освоил Йони инструмент, о котором в России даже не знали. Лазерный теодолит исключал необходимость в ленте — допотопной мерной ленте, и это приводило его в восхищение. И компьютер освоил.

Вскоре он понял, что ему неслыханно повезло. Геодезистов грамотных, с опытом, в Израиле было мало. Их почитали, как род священников. Какой, согласитесь, еврей станет дни свои проводить в горах и пустынях, как бедуин, как отшельник, рискуя сорваться в пропасть, подвергнуться нападению дикого зверя, быть застреленным или похищенным террористами?

Чуть ли не каждый день ему звонили архитекторы и подрядчики, кибуцники и мошавники; предлагали бешеные деньги за срочные проекты, обещая заплатить наличными. К величайшему своему удивлению, он обнаружил, что быстро и незаметно разбогател.

Каждое утро за ним приезжал Муса, его шофер и помощник. Они пили кофе, брали рейку, ящик с теодолитом, треногу, еду в термосе. Йони вдевал в ремень кобуру с пистолетом, они садились в джип и уносились из города.

Однажды Йони привез домой ягненка. Шоша удивилась, обрадовалась.

«Какой же ты умница, дорогой! Купил для сына, чтобы игрался?» — И он, забыв про все ее принципы, убеждения, честно признался: «Нашел! У Анатота, в скалах возле источника. Он, бедный, от стада, видать, отбился».

Глаза у жены мгновенно сузились, из карих сделались желтыми, непреклонными. Она опустила ягненка на пол и отряхнула брезгливо фартук. «Это же чья-то собственность! Ты разве не понимаешь? Завтра же отвези назад. Тебе перед Мусой не стыдно?»

Назавтра, однако, он отвез барашка на бойню. Его там разделали, освежевали. Вернули мокрую скользкую шкурку, отдельно — косточки, мясо, и вечером Йони сготовил плов. Назвал гостей, как в старые, добрые времена. Роскошный плов из молодой баранины, отборных приправ. С зеленым чаем и ледяной водкой.