Георгий Лапушкин - Анна Монсъ (рассказы)

На мостике однако кто-то был. Если быть точным, то там был капитан Кид. Джонс, конечно, немного опешил. Еще свеж был в памяти гулкий всплеск и белый плавник метнувшейся акулы — и вот на тебе… На всякий случай Джонс отошел подальше и встал у мачты, ежась от посвежевшего ветра, который насвистывал все громче, закручиваясь в вихри, подхватывая соленые брызги. «Веселый Роджер» тоже попадал в вихрь, тогда он начинал развеваться, хлопать, казалось, что челюсти у него ходят вправо-влево. «Не к добру, не к добру он так разошелся, — хмуро бормотал Кид, поглядывая вверх, — я давно заметил, когда «Веселый Роджер» скалит зубы — быть беде.» И он сгорбившись, тяжело ступая прошелся по мостику, сел на бочку и задумчиво закурил трубку. Вернее, просто вид принял задумчивый. Он ведь видел краем глаза Джонса и думал: «Пусть помучается, скотина!» Докурив, выколотил трубку о край бочки, ветер подхватил серую пудру, крошки табаку — и понес прямо на рулевого, который отчаянно морщился, тер глаза не осмеливаясь и пикнуть — уж он-то хорошо знал своего капитана. Но вот Кид поднялся, обвел взглядом горизонт, и, широко и прочно уперев свои ноги в палубу, рявкнул:

— Джонс!

— Да, сэр, — отозвался помощник, подозрительно бегая глазами.

— Джонс! Всех на палубу. Сабли, кинжалы, мушкеты, абордажные крючья — все наверх. Сложить в кучи на носу и на баке. Да, а самое главное…

— Пороху?

— Рому, дурень! — заржал Кид. Ржал он безобразно, привизгивая, так что мороз по коже, — мозги чтоб промыть! — и он заржал снова.

— Дело говорит, — сказал один из пиратов, — коли хлебнешь в меру, то акула — и та не тронет, морду отворотит — и мимо…

Но тут Кид внезапно, безо всякого перехода перестав смеяться, бросил на него свой взгляд, вдавил этим взглядом в палубу — и растер, словно потухший бычок. Капитан не любил комментариев. Потом он обратил свои глаза на Джонса и негромко сказал: «Быстро!» Слова Кида обычно оказывали сильное действие. Бывалый матрос побледнел, как морская пена, и, как пуля, заброшенная из пращи, помчался выполнять приказание.

— Да, черт возьми, ром и абордажные крючья — вот что мне нужно в этой жизни! — сказал Кид и поплелся в свою каюту — опохмеляться. На ходу он буркнул, чтобы ставили паруса и двигали прямо на галеоны. Дурак рулевой разинул было пасть, чтобы спросить что-то, пришлось заткнуть ее кулаком. Капитанский кулак крепости был необыкновенной — так жилист, так просолен и просмолен, что даже острые обломки зубов, брызнувшие во все стороны, не причинили ему вреда. Кид вытер кулак о штаны и проследовал в каюту.

Между тем на палубе все шло своим чередом. Раскладывали заржавевшие, в паутине, крючья, снимали черные, прогнившие чехлы с позеленевших пушек, вытряхивали из их стволов пыль и окурки. Два пирата откупорили на палубе бочку рому, и каждый, кто хотел, выпивал черпачок-другой.

Корабль, покачиваясь при порывах ветра, ходко двигался к горловине бухты, выделяясь на фоне неба черными, отполированными временем крестами мачт. Было тихо, иногда пронзительно закричит чайка — и снова тишина. Порывистый, тревожный ветер. В такую погоду всегда хочется выпить — и пираты пили. Корабль не добрался еще до выхода из бухты, как команда снова была пьяна вдребезги.

Наверное, нелогично протрезвлять команду для того, чтобы снова ее напоить — но что в нашем мире есть Логика? Не заплатка ли это на худом борту корабля жизни?! — Сколько ни ставь заплат — а вода все сочится и сочится…

Однако драматический момент близился. Внезапно расступились скалы, выход из бухты размахнулся на полгоризонта, брызнуло солнце сквозь влажную полуденную дымку. Корабль рывком положило на борт, окатило водой и морской пеной, а когда он стал тяжело выпрямляться, резко прибавив ход, ветер засвистел в такелаже, швыряя на палубу брызги и срывая пену с гребней волн. Валы тяжело, зловеще дробили свет солнца и ритмично и мощно качали корабль, его надутые и часто-часто трепещущие паруса напоминали напряженные до предела мышцы, от мокрой палубы пахло смешанным запахом иодистой морской воды и разлившегося рома.

Очень скоро галеоны перестали казаться черточками, видны были их мачты без парусов. Они здорово смахивали на кладбище. Плавучее кладбище на горизонте. Пиратский корабль, накренившись на правый борт, полным ходом шел точно в бок ближайшему галеону, так что Нептун под его бушпритом смотрел прямо в жерла Испанских пушек, и, то выныривая из воды, то снова зарываясь в пену, казалось, грозил своим трезубцем. Пронзительно кричали чайки.

И вот, когда до галеонов оставалось не больше мили, ветер начал стихать. Исчезла дымка, словно ненужная декорация. Исчезли чайки. Висящее в зените солнце дробилось на гребнях присмиревших волн. Откуда-то залетевшая ворона болталась над реями и иногда каркала, скорее испуганно, чем зловеще. Испанский корабль высился во весь рост, видна была каждая пушка, каждая снасть, видны были дымящиеся фитили в руках комендоров. Все это созерцал вышедший из каюты Кид, который стоял у левого борта, сложив руки на груди и тяжело навалившись на свою костяную ногу. Трубка, которую он держал в зубах, ярко и зло тлела на ветру, бросая дым и искры. Пиратский корабль шел теперь слегка под углом к галеону, полуобернувшись к нему левым бортом, чтобы удобнее было стрелять. Курс его упирался точно в грот-мачту, до которой оставалось не более двухсот футов — но ни Кид, ни капитан галеона, который был теперь виден во весь рост, не отдавали приказа стрелять, с холодной ненавистью смотря друг на друга. Все молчали. Слышно было, как хлопает заполаскивающий парус, как трещат фитили в руках пушкарей. Взгляд терялся и путался в черных крестах мачт. Вражеский капитан виден был во весь рост, ясно, до малейшей пуговки; видны были резные завитки на рукоятке его шпаги, брызги крови на кружевных манжетах, холодные глаза. Его утонченная, осмысленная жестокость цивилизованного человека резко контрастировала с привычной, как ежедневная порция рому, жестокостью пирата. Корабли разделяло уже лишь сорок футов, но капитаны по какой-то странной прихоти все еще не отдавали приказания стрелять. Вот бушприт пиратского судна навис над палубой врага. Между капитанами уже было не более десяти футов. Молча, опершись на банники смотрели друг на друга комендоры. Было тихо. Наконец нос пиратского судна мягко, без единого толчка, впился во вражеский борт. Стрелять было невозможно — пушки смотрели друг в друга. Пиратский корабль не дрогнув, не замедлив движения, все также неуклонно двигался вперед, и нос его уже упирался в грот-мачту, бушприт уже свисал над водой по ту сторону галеона. Было тихо, лишь иногда глухо и испуганно каркала ворона. Вот капитаны встретились взглядами, оказавшись друг против друга на расстоянии трех футов — и с этого момента расстояние между ними стало увеличиваться. Нос пиратского судна дошел уже до другого борта галеона; вот он, в полной тишине, прошел сквозь него — как нож сквозь масло — но капитаны даже не двинулись — и взгляды их уже не могли скреститься.