Алекс Тарн - Книга

Процедура «лизания огня» проста. Берется чугунная сковородка, обычно применяемая для прожаривания кофейных зерен и хорошенько, до белого каления, разогревается на костре. Затем специальный судья трижды проводит по ней ладонью, дабы продемонстрировать собравшимся безвредность раскаленной поверхности для невиновного человека. Теперь наступает очередь подозреваемого. Сначала он возможно дальше высовывает язык, показывая всем его исходную розовую нетронутость, а потом, взяв сковороду, лижет ее три раза подряд.

Говорят, что есть такие, кто переносят эту пытку без звука, но, к несчастью, качеств Муция Сцеволы еще недостаточно для того, чтобы тебя признали невиновным. Сразу после «лизания огня» требуется тщательно прополоскать рот и вторично показать суду язык. Всякому ясно, что у действительно невиновного человека он окажется таким же розовым и чистым, как и до сковородки. В противоположность этому, волдыри и ожоги неопровержимо выдают лгуна и клятвопреступника.

Несчастный Наджед имел еще меньше шансов на справедливость, чем его покойная мать — на семейное счастье. Конечно, он не испытывал никаких сомнений в чистоте собственных помыслов там, на скальной стенке под Носом Сатаны. Но означало ли это его полную невиновность? Увы, подспудное чувство вины сопутствовало ему с самого раннего возраста, что, в общем, не удивительно, учитывая обстоятельства появления на свет и дальнейшего воспитания. Наджед был ублюдком, таамире среди рашайда и рашайда среди таамире, и уже одно это делало его виноватым.

В пользу Наджеда могла сработать только его беспрекословная вера в истинность испытания. Все-таки, он действительно даже не думал толкать того парня… отчего бы тогда не выйти чистым? Боль была адская, но он подумал, что само по себе это ничего не значит: ведь главное — остаться без волдырей. А потому Наджед не проронил ни звука и заставил себя лизнуть раскаленную поверхность еще дважды. Дурачок, он до последнего момента верил, что язык окажется чистым…

Номинально Наджед считался принадлежащим к тому же племени, что и убитый, а потому кровной мести не подлежал. Наказанием для внутренних преступников было изгнание, которому он и подвергся немедленно по окончании «лизания огня». Имущества Наджед не накопил никакого, ушел в чем был… впрочем, кое-что он все же забрал с собой — искалеченный язык. Боль прошла, но косноязычие осталось. Теперь даже самые простые и короткие фразы давались ему с чудовищным трудом. Ему, самому ловкому и умелому говоруну во всей пустыне! Слова бурлили внутри, рвались наружу, затопляя душу, и тут же беспомощно откатывались назад, натолкнувшись на непреодолимую плотину мертвого языка. Из всех разочарований жизни это оказалось самым тяжелым.

С румыном Адрианом Наджед познакомился на кумранских раскопках, куда нанялся от полной безысходности — копаться в земле, как последний феллах… но что еще оставалось изгнаннику? Сам Клим к тому времени там уже не работал — просто навещал старых друзей, интересовался находками. Наджед тоже в некотором роде представлял собой находку из пустыни, предмет понятного любопытства. Но главной причиной их сближения было, скорее всего, не это, а удивительное умение Клима слушать и понимать, его доброжелательное и спокойное внимание, так поразившее в свое время Пашу Шварценеггера. Смешно сказать, но при всей своей крайней внешней несхожести темнокожий бедуинский парень и русоволосый новгородский гигант были, во многом, родственными душами. В этом смысле Клим привлекал их одинаково сильно.

Сначала Наджед по привычке смущался своего уродства, но потом перестал. Его новый, а точнее, первый и единственный друг обладал безграничным терпением и при этом не хитрил, не притворялся, а действительно слушал… слушал! Их общим языком, таким же неповоротливым и бедным, как искалеченный язык Наджеда, являлись несколько сотен ивритских, арабских и английских слов, а также безграничное количество жестов и гримас. На мимике увечье Наджеда не сказывалось никак, что ставило собеседников в относительно равное положение.

Потом они работали вместе на разметке туристских троп, а в свободное время уходили в пустыню, и Наджед учил Клима ее тонким и важным секретам. Во время одной из таких прогулок они оказались в нескольких километрах к востоку от Хирбет Абу-Табак, на том самом склоне около Носа Сатаны, где Наджед впервые услыхал это проклятое название. Ему и сейчас не хотелось вспоминать о случившемся, но чуткий Клим почувствовал его настроение и спросил.

— Нос Сатаны, — объяснил бедуин. — Тот самый, о котором я тебе рассказывал. Идем дальше.

Но Клим не послушался. Ему непременно хотелось заглянуть внутрь. Они даже немного повздорили из-за этого. Напрасно Наджед втолковывал своему неразумному другу, что место чревато бедой, что живым примером тому служит хотя бы его личная история, напрасно указывал на камни, убившие того злосчастного пастуха… ничего не помогало.

— Ты что, мне не веришь? — обижался Наджед.

— Верю, — улыбался Клим. — Только на румынов бедуинские заклятия не действуют. Что румыну здорово, то бедуину смерть. И наоборот. Подожди меня здесь, я быстро… разочек гляну и вернусь.

Рассерженный Наджед не ответил, отвернулся. Клим вскарабкался к основанию Носа и только тогда увидел щель. Она была действительно узка: толстый человек ни за что бы не протиснулся. Клим поглубже вздохнул, чтобы подавить тошноту от неожиданного приступа клаустрофобии. Неужели полезешь? Страшно…

Ничего, не застряну, — успокоил он сам себя. — А застряну — Наджед выручит. Хорошо, что он тут… один бы я не полез, это уж точно…

Клим еще раз глубоко вздохнул и ползком протиснулся в горизонтальную щель. Она расширялась лишь метра через полтора, так что ему пришлось пережить несколько неприятных секунд. Наконец он почувствовал, что может встать на четвереньки… на колени… во весь рост. Клим немного постоял, привыкая к темноте и чудовищной вони. Наджед предупреждал его обо всем этом, но действительность превосходила все ожидания. Свет снаружи проникал сюда крайне скупо. Пещера казалась небольшой, метра три на четыре… хотя, возможно, в дальней стене имелся проход… или это просто складка? Клим сделал осторожный шаг. Нога сразу погрузилась в толстый слой мягкой пыли… по всем признакам, никто не ступал по этому полу в течение многих лет, если не веков… пещера нетронута, это очевидно.

Он так же осторожно отступил и пустился в обратный путь: на колени… на четвереньки… ползком… вот и ослепительный иудейский день, вот и пустыня, раскаленная добела, как наджедова сковородка, вот и сам Наджед, по-прежнему сидящий спиной, обиженно глядя в прямо противоположном направлении. Возвращаться сюда придется в одиночку. А в том, что возвращаться надо, Клим не испытывал ни малейших сомнений. За несколько лет безвылазного пребывания в районе Кумрана и Вади Мураббаат он повидал немало пещер. Все они без исключения несли в себе многочисленные следы недавнего пребывания человека, будь то варварская кирка бедуинов, поспешный заступ самодеятельных охотников за древностями, или деликатная, но основательная, все дочиста выметающая лопатка археологов. Только самый наивный мечтатель мог еще надеяться обнаружить здесь что-то не до конца докопанное, не растоптанное в мелкий прах, не до последней пылинки просеянное…