Алекс Тарн - Книга

Наджед тоже слышал зловещий гул, как и Клим. Как и Клим, он не обратил на него должного внимания, поглощенный бегством и пульсирующей болью от раны на голове. Рана отвлекала его особенно… если бы не она, разве не почувствовал бы он опасность — он, бедуин-рашайда, привычный к подобным приключениям? Конечно, почувствовал бы. Но если сатана надумал сгубить человека, то он первым делом лишает его разума. Свою ошибку Наджед осознал тоже одновременно с Климом. Но на этом сходство заканчивалось. В отличие от Клима, бедуин находился внизу, на дне вади. Когда он обернулся и в двухстах метрах от себя увидел смерть в образе огромного, рыжего, нарастающего до неба водяного вала, было уже поздно что-либо предпринимать.

В последние мгновения перед неминуемой гибелью человек обычно успевает передумать и перечувствовать удивительно много. Возможно, именно этой поразительной интенсивностью сознания и объясняется сопутствующий ей паралич мышц и воли: на них просто не остается энергии. Наджед, например, ухитрился повидать мать и даже поговорить с ней — молодой и веселой, какой она бывала только с ним, маленьким. Он также увидел и ощутил пустыню — всю разом, будто с высоты орлиного полета — ее тонкую красоту, ее горячую дневную тишину, ее ночные шорохи… А еще он снова лизал огонь, раз за разом, но теперь уже абсолютно не чувствовал боли, что, конечно же, свидетельствовало о его последней, финальной, самой главной правоте, установленной последним, финальным, самым главным судом.

Но все это как бы являлось фоном для одной преобладающей мысли: проклятая пещера все-таки достала его! Все вышло в точности, как предупреждали пастухи-таамире, даже хуже: ведь Наджед не только нарушил запрет, но еще и посмеялся над ним. А за это сатана не просто убил его, но еще и хорошенько помучил перед этим… Он подумал о преследовавшем его Климе и порадовался тому, что умирает не в одиночку. Потом он вспомнил, что все еще держит в руках проклятый сверток и содрогнулся от мысли, что даже в загробный мир ему придется войти, волоча за собой свою прижизненную ошибку. Вздыбленный сатана уже нависал над ним всего в нескольких метрах, гоня перед собой клубы водяной пыли, бездонной пастью заглатывая обезумевший от страха мир — кусты, камни, деревца, мелких животных… Эй, Наджед, очнись! Не к лицу дикому бедуину-рашайда умирать в потном параличе… Он собрал последние силы и отшвырнул проклятый сверток так далеко, как только мог. В следующую долю секунды сатана ударил его в грудь, оторвал от земли, прижал, вытянул, расплющил… и Наджед перестал быть.

Ханна и Клим, затаив дыхание, смотрели со своей скальной полки на клокочущий внизу водяной ад.

— Вот и все, — нарушил молчание Клим. — Ты этого хотела, да?

— Может быть, еще можно найти?.. — робко начала Ханна и осеклась.

— Найти… — передразнил ее Клим. — Попробуй, найди. Здесь грузовики пропадают…

Он поднялся и помог встать ей. Обратный путь они проделали в полном молчании. Машина оказалась нетронутой, но удивиться этой неправдоподобной удаче не было ни сил, ни настроения.

На перекрестке Альмог Ханна остановилась.

— Куда теперь? Налево? Направо?

— Отвезите меня домой, — мрачно попросил Клим. — Только на этот раз предупреждаю заранее: на кофе не рассчитывайте.

Ханна прикусила губу, но сдержалась.

— У нас еще остались снимки. Я могла бы взять их в Кумран, распечатать, показать…

— Не «у нас», а у меня, — перебил ее Клим. — Если вы думаете, что я отдам вам еще и камеру…

Ханна сердито пристукнула кулаком по рулю.

— Эй!.. Эй!.. Эй!.. Вы не очень-то, ладно? Не надо валить теперь все на меня, о'кей? Можно подумать, что у вас рыльце не в пушку. Если бы вы сразу сообщили о пещере, как это положено, а не начинали самодеятельные раскопки…

Она безнадежно махнула рукой и замолчала. Клим вздохнул.

— Ладно, — сказал он. — Будем считать, что мы квиты. Извините.

— Пожалуйста. Значит, отвезти вас домой, в Михмас? Налево?

— Ага, будьте добры.

Ханна подъехала к перекрестку, включила левый поворот.

— Налево, так налево…

Она резко повернула направо и тут же вильнула на обочину, чтобы пропустить грузовой фургон, который был явно сбит с толку ее маневром. Возмущенно гудя, грузовик унесся в сторону моря.

— Козел! — гневно припечатала Ханна и ускорилась ему вослед.

Клим усмехнулся.

— Вообще-то лево не тут, а там. Видимо, «козел» тоже так думает.

— Я знаю! — отвечала она сердито. — Знаю. Мы едем в Кумран и распечатаем снимки вместе. А потом я отвезу вас куда скажете. Хоть прямо в Румынию. А еще лучше — в Петербург, на родину всех хлестаковых.

В лагере археологов они не застали никого, кроме сторожа и двух студентов, сортировавших черепки на большой открытой площадке. Шел четвертый час дня; все еще были на раскопках. Ханна открыла вагончик своим ключом и включила компьютер.

— Давайте камеру.

Они сгрузили фотографии на диск. При съемке Клим догадался поставить максимальную резолюцию, и оттого снимки получились хорошо: буквы были видны ясно даже без дополнительного увеличения. Ханна распечатала две копии, по семь листов каждая — одну себе, другую — Климу.

— Подождите меня здесь, — сказала она, пряча листочки во внутренний карман куртки. — Я хочу передать это Дрору из рук в руки. Пусть посмотрит, пока мы катаемся.

Клим кивнул. Если уж кто здесь и мог прочитать рукопись, то это был, без сомнения, Дрор Яари — руководитель раскопок, археолог с многолетним стажем полевой и кабинетной работы.

— А как вы ему объясните?

Ханна на секунду задумалась.

— Скажу: Наджед принес, дал сфотографировать, а потом испугался, что отнимут, убежал. А дальше — правду. Погоня… вади… наводнение…

Клим снова кивнул:

— Сойдет.

Когда Ханна через час вернулась, он спал, положив голову на стол. По крыше вагончика стучали редкие капли пустынного дождя. Радио передавало о перекрытии дорог из-за сильных наводнений.

— Что он сказал? — спросил Клим, едва проснувшись.

— Сказал, что посмотрит сегодня же вечером. Я вам сразу же позвоню, обещаю. Поехали, я вас отвезу.

Дрор просидел над текстом почти всю ночь и, видимо, пришел в такое возбуждение, что уехал из лагеря, даже не дождавшись рассвета. Зато он оставил Ханне записку следующего восторженного содержания: «Ханеле, ты даже не представляешь себе, что нашла! Если это, конечно, не подделка. Но если и подделка, то чрезвычайно качественная. Даже не знаю, кто смог бы сейчас такое подделать. Текст примерно сороковых годов первого века, написан от имени Шимона из Бейт-Цайды и Йоханана бен Зевадия. Поняла? Там такое, такое… как в кино, честное слово! Вернусь к полудню, расскажу. Я уехал в Иерусалим, к профессору Школьнику — не терпится поделиться. Твой — теперь уже навеки — Дрор.»