Алекс Тарн - Книга

Но Йоханан взял меня за руку и остановил. Думаю, он чувствовал определенную неловкость: помните, «первый этап» и так далее… что и говорить, кто-то мог бы трактовать их поведение по отношению ко мне как не совсем корректное, хотя сам я никогда не высказал бы подобных дурацких претензий. Но они все-таки были очень хорошими, совестливыми людьми, оба — и Шимон, и Йоханан. Слегка упертыми в собственные идеи, но хорошими. И сейчас Йоханан был явно обуреваем чувством вины, совершенно неоправданным даже с моей точки зрения.

— Послушай, дружище, не расстраивайся, — произнес он с какой-то извиняющейся интонацией. — Дело это большое, работы хватит на всех. Найдется и для тебя не последнее место. Даю тебе мое слово, слово Йоханана.

Потом я не раз вспоминал этот разговор. Не будь его, возможно, многое повернулось бы совсем по-другому. А может и нет… кто ж теперь скажет? Но тогда я просто похлопал Йоханана по плечу — мол, все в порядке, не стоит беспокоиться — и вернулся к своему гончарному кругу. Потому что изготовление рукописей продолжалось, хотя и меньшими темпами из-за того, что часть переписчиков была занята подготовкой к посланнической миссии.

Прошло еще несколько недель, наступил месяц нисан, а с ним приблизился и Песах, время решительных событий. Люди шептались по углам: никто еще ничего не слышал о практических деталях предстоящих действий. Возможно, Шимон решил все отменить? Перенести на более позднее время? Все разрешилось только на самом последнем собрании перед выходом в Ерушалаим. На этот раз говорил Йоханан.

— Я знаю, что вы недоумеваете, — сказал он. — Но мы намеренно не оглашали наш план раньше времени. Зачем попусту волноваться? Поверьте, мы с Шимоном самым подробным образом продумали все представление, до последней реплики. После собрания вас разделят на группы и каждый получит точные указания от старшего. Затем мы отрепетируем несколько самых важных сцен. Нам нужно быть в Ерушалаиме в полдень первого дня, а потому отправляемся сразу после исхода шаббата. Нам понадобится помощь всей общины. В Кумране останется только несколько сторожей.

Йоханан замолчал и обвел зал значительным взглядом, задерживаясь на каждом лице, на каждой паре глаз. Вид у него был торжественный и в то же время какой-то очень спокойный.

— Нас ждут нелегкие времена. Я только что употребил легкомысленное слово «представление», но для многих из нас речь идет о начале долгого и трудного пути, сопряженного со страданием, пытками, тюрьмой, мучительной смертью. Мы выбрали этот путь сознательно. Мы знаем, на что идем. Если мы преуспеем, то нас ждет проклятие нашего собственного народа. Нас будут прославлять враги и язычники. Нашим именем будут вершить преступления против знания и против Бога, и только Он, Бог, будет знать истинную подоплеку нашего выбора: спасение Книги. Потому что, победив, мы спасем Книгу. Начиная со следующей недели, мы приступаем к строительству огромного ковчега, равного которому не было и не будет. Это великая работа, и мы должны гордиться тем, что Господь избрал нас для ее совершения. И мы гордимся. Мы гордимся?

Весь зал вскочил на ноги в едином порыве, и единый согласный вопль вырвался из двухсот глоток. Конечно, мы гордились. Йоханан кивнул и улыбнулся.

— Конечно, я и не сомневался… — он поднял обе руки, унимая людское волнение. — Итак, сейчас мы разобьемся на группы. Но прежде нам нужно выбрать того, кто примет на себя первые удары и первую смерть. Нам нужно выбрать Идола. Он войдет в ворота Ерушалаима в первый день недели под крики славословия и умрет на кресте еще до наступления праздника. Умрет, чтобы стать языческим божком, героем дурацких небылиц, глиняным идолком, деревянным чурбаном, перед которыми будут разбивать в кровь лоб невежественные люди. Умрет, чтобы положить начало новому движению, чтобы стать основой, килем нашего ковчега. Кто из вас согласен стать Идолом?

Йоханан снова замолчал и посмотрел в зал. Точнее сказать, он смотрел прямо на меня. Я оцепенел. Я не мог пошевелить не то что пальцем — языком от внезапно охватившего меня ужаса. Я слышал, как сбоку раздавались возгласы, кто-то вскочил, кто-то тянул вверх руку, а я все сидел, как истукан, в отчаянии чувствуя, как истекает мое время, время решения, время выбора, на который я никогда не был способен, ни раньше, ни теперь. Йоханан кивнул.

— Прекрасно, бар-Раббан. Я никогда не сомневался в твоем исключительном мужестве… — он повернулся в зал, разводя руками и отметая жалобы и протесты. — Нет-нет, друзья, Идол уже выбран… сожалею… нет-нет… сожалею…

Я стряхнул с себя столбняк и встал, чувствуя на своем лице любопытные и завистливые взгляды. Йоханан сдержал свое слово: мою роль в предстоящей мистерии, действительно, трудно было назвать третьестепенной. Мне оставалась ровно одна неделя жизни.

Боялся ли я? Пожалуй, нет. Мы со смертью давно уже были на «ты», я твердо знал, что узнаю ее издали и не испугаюсь. Правильнее сказать, что я испытывал волнение, похожее на предвкушение праздника в детстве. Как-никак, а я вновь, второй раз в жизни мог оказаться в центре всеобщего внимания, причем на этот раз речь шла не о каком-нибудь крошечном поселении на пустынном берегу Соленого моря, а о кишащих людьми площадях священного Ерушалаима! Меня ожидали лавины внимания, ливни восхищения, потоп преклонения. При этом, как уверял Йоханан, от меня самого не требовалось совершать почти никаких действий — все будет сделано за меня другими.

— Ты, главное, помалкивай, — повторял он. — Помни, царя создает свита, а уж свиту мы тебе обеспечим.

— А имя? — спрашивал я. — Вы уже придумали имя? Если нет, то у меня есть хорошее предложение на этот счет.

Я, конечно же, имел в виду свою давнишнюю мечту насчет Адама, просто Адама бен-Адама, сына человеческого. К моему удивлению, Йоханан всякий раз уходил от ответа, переводил на другое, и, надо сказать, это удавалось ему без особого труда, потому что в оставшееся до выхода в Ерушалаим время у меня не было ни минутки для того, чтобы побыть наедине с самим собой или просто поразмышлять о том, о сем. Жизнь совершенно неожиданно набрала головокружительный темп, и это мне, скорее, нравилось, чем отвращало. А может, мне это только казалось, ибо, как я уже говорил, возможности разобраться никому не предоставлялось в принципе — непрерывной чередой шли репетиции и уроки.

Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что это лихорадочное состояние являлось важной частью общего плана: таким образом Шимон и Йоханан боролись с возможными сомнениями и колебаниями — они просто не оставляли на них ни секунды. И тем не менее, вопрос с именем был для меня слишком важен, чтобы оставлять его на последний момент. Не станут же они, в самом деле, называть языческого божка бар-Раббаном! Не добившись внятного ответа от Йоханана, я набрался смелости обратиться к Шимону. В конце концов, мой голос уже кое-чего значил!