Дж. Карр - Месяц в деревне

— Ты, конечно, понимаешь, что начнется, как только о ней прознают? — спросил он. Я кивнул. — Где-нибудь еще такая есть? Такого же класса?

Нет, ответил я, нету. Были когда-то. Но больше нет. В Кроутоне, Стоук-Орчарде, в церкви св. Олбана, в Грейт Хэрроудене — они все были великолепны в свое время, но не сейчас.

— Посмотри, — сказал он. — Посмотри на эти лица. Какие живые. Ну прямо настоящие живые. Вернее, были живые. Эти два ангела-пастуха с кнутами: клянусь — они танцуют. Потрясающе! Знаешь, почему-то это напоминает наш кошмар во Франции, особенно зимы. Особенно вечера, когда полыхало все вокруг, начинался обстрел, каждый думал, что будет ночью…

Я-то смотрел на это иначе. Не хотел так смотреть. Оксгодби был совсем иным миром, совсем иным. Для меня это была именно средневековая фреска, принадлежащая своему времени, и только. Да, все мы видим все по-разному, и нечего надеяться, что хотя бы один из тысячи видит так же, как ты. Я просто сказал ему: если фреска отличается от других, то потому, что ее писал один человек, а, скажем, в Чоулгроуве рисунок выполнил мастер, а краску накладывал его помощник. По-моему, он меня не слушал.

— До чего здорово, — сказал он. — Только мы двое знаем об этой картине, пока искусствовед из «Таймса» не вцепился в нее и не раструбил на весь свет, что это чудо иконографии, и ученые-паразиты не набросились на нее. Сейчас она только наша!

Знаешь, в те времена я, думаю, смог бы обратиться в веру, в ней было больше толку.

— Еще Алиса Кич, — сказал я. — По-моему, она тоже знает.

Он испытующе посмотрел на меня и сказал:

— Может, между вами что завязалось? Хорошо бы. Нет, ничего? Жаль. Она зря пропадает с Кичем.

— Я на прошлой неделе разрешил ей приходить. Она, в общем-то, через день приходит, у дверей сидит и вполне толковые замечания отпускает.

— Правда? А ты? Ты никогда, кстати, не говорил мне —ты женат?

Я сказал ему про Винни и про то, что она смылась с другим. Не сказал только, что она наверняка спала с мужиками, пока я был за морем. И о том, что она уже и раньше меня бросала.

— Понятно! — сказал Мун. — Вроде мы уже достаточно друг друга знаем, и тебя мои расспросы не злят. Сам я так и не встретил свою женщину.

Мы помолчали.

— Тут кое-что, может, тебя заинтересует, — сказал я и показал на того, падающего. — Его забелили на несколько лет раньше остальных.

Мун подковылял ближе и стал пристально его изучать.

— Да, — протянул он. — Понимаю. Клянусь, он нарочно помечен этим полумесяцем, чтобы его узнавали. Но твой богомаз на такое бы не решился. Да, жаль! На эту загадку тебе не найти ответа, Беркин.

Он отвернулся и стал смотреть куда-то под потолок, верно забыв о падающем.

— Насчет этого рельефа под потолком, — сказал он, — я по-прежнему придерживаюсь теории, что он не in situ [36] На месте ( лат. ). . Ему там не место. Прапрапрадед старины Моссопа — думаешь, он растерялся в 1530 году? — срезал лучшие куски с алтаря и прилепил к потолку от греха подальше, пока не нагрянули новые вандалы. А раз уж речь о Моссопе зашла, что он думает о твоей фреске?

Я рассмеялся:

— Он не говорит, да и вряд ли он особенно о ней думает. Но тоже считает, что через месяц-другой прихожане даже не вспомнят о ней. Убежден, он думает, что, не успею я сесть в поезд, Кич снова велит ее замазать. Моссоп невысокого мнения о своих собратьях.

— Как же он уживается с Кичем?

— Да он это так объясняет: «Штоб ты знал, майстер Беркин, священники приходят и уходят, а нам дак здесь оставаться».

Мы спустились вниз, я сполоснулся у колонки на церковном дворе, и мы пошли к нему в палатку и вскипятили чай. Было около семи вечера, и такая тишина, что, заговори со мной кто в миле отсюда, я бы, кажется, услыхал.

Мы сидели и грелись на солнышке: он курил, а я думал об Алисе Кич. При том что я был увлечен своей работой, а она ведь была миссис Кич, я относился к ней просто как к очаровательной женщине, с которой приятно поболтать и на которую приятно смотреть под каким-нибудь предлогом. Но расспросы Муна все изменили, и у меня разыгралось воображение: я представлял, как мы идем с ней в какое-нибудь укромное местечко, ужинаем, я касаюсь ее руки, обнимаю ее, целую. Мы на мансарде, в окна льются звуки и запахи фруктового сада, а дальше стелятся луга. И мы поворачиваемся друг к другу в полумраке. Да, мечты…

— Господи, явился! — пробормотал Мун. — От него тоской так и тянет.

— Добрый вечер! — сказал Кич, но не получил ответа и скис. — Я мимо проходил. Ничего пока не нашли, Мун?

— Нет, — ответил Мун.

— А я ни на минуту не допускал мысли, что тут что-то можно найти. Бедняжка мисс Хиброн была не в себе перед смертью.

Мун не ответил. Кич растерянно смотрел на него.

— М-да-а, — протянул он нерешительно. — Пустая трата денег!

Мун смотрел вдаль.

— Возмутительно! — Это уже произнесено было с яростью, после чего он ретировался.

— И как прелестная Алиса его терпит? — сказал Мун. — Представь себе — по три раза в день встречаться за столом и выслушивать его блеянье. Да еще спать с ним.

— Может, он дома другой. Хочешь не хочешь, а я должен его выслушивать, я возделываю его виноградник.

— И о чем он говорит?

— Ну, во-первых, о церковной печке.

— Ты уже говорил. Давно ведь дело было, нельзя же об одном и том же.

— Не знаю. Правда, не знаю. Знаю, он говорит. А о чем — поди разбери. Такое впечатление, что ответа он не ждет. И на том спасибо.

Мун хихикнул.

— А ты странный тип, Беркин, — сказал он. — Ты-то какой дома, интересно? — (Я и сам призадумался.) — Но совесть у него есть? «Бедняжка мисс Хиброн была не в себе перед смертью». Уверен, она была очень даже в себе, в руках его держала, он до сих пор обижается. Моссоп говорит: она с самого начала знала ему цену… Пошли, покажу берлогу нашей благодетельницы…

Мы пошли вдоль ручья, перебрались через шаткий мосток, спустились по дорожке вниз, миновали слетевшие с петель, покрытые зеленой плесенью ворота и очутились на заросшей аллее. Здание ранневикторианской постройки было огромное, стены — в окнах и водосточных трубах. Оно стояло посреди розовых куртин в зарослях крапивы, среди низко стриженных лужаек, поросших бурьяном, среди кустов и деревьев, превратившихся в непролазную чащобу.

— Мисс Хиброн, по описаниям, очень напоминала свой дом, — пробурчал Мун. — Носила что ни попадя, спала не раздеваясь. Моссоп рассказывает: она покупала на толкучке несколько толстых юбок и носила по нескольку лет.

— Ну ты полегче, — заметил я. — Она у тебя получается какой-то оборванкой.