Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

— Перебьешься! Реальная жизнь интересней, чем твоя писанина.

— Для тебя может быть. Но не для меня.

Мы вошли в двери бара. Посетителей в этот час было немного. Столики пустовали, и я сразу занял один в дальнем углу, предоставив Автономову самому делать заказ у стойки. Пусть знает, как называть мои опусы писаниной!

— Коньяк будешь? — окликнул он меня, когда появился бармен в галстуке-бабочке и свирепо-красном замшевом пиджаке.

— А вот и буду! — (В порядке наказания его.)

Он принес две большие пузатые рюмки коньяку, а затем две картонные тарелочки с горячими сосисками и булочками, а затем две чашечки кофе. Нетипичный обед для меня, российского пенсионера, получающего четыреста шестьдесят тысяч в месяц. А ему хоть бы что! Он блаженно улыбался. Он уселся на плетеный стул рядом со мной. Ему, по всему видно, не терпелось тяпнуть.

— АНАТОЛЬ, ПРЕДЛАГАЮ ВЫПИТЬ ЗА МИЛЕНУ, — провозгласил Автономов.

— И за КАПЭЭРЭФ тоже? — уточнил я. Въедливо так.

— Какого хрена ты зациклился на политике! За Милену, говорю.

— Ну, давай.

— ВЧЕРА ТЫ, НАДЕЮСЬ, ПОНЯЛ, КАКАЯ ОНА ЖЕНЩИНА?

— Какая?

— БЕСПОДОБНАЯ! Нет, скажешь?

— При свечке я не разобрал.

— Врешь! Нагло! Ты приставал к ней. Но не на ту — ха-ха! — напал. Она не из таких, нет!

— А ты, судя по всему, одержал победу? — усмехнулся я.

— Да! Можно сказать и так. ОНА, — Автономов бросил быстрый взгляд по сторонам, — НОЧЕВАЛА У МЕНЯ.

Мы замолчали. Он смотрел на меня лихорадочно блестевшими глазами, с приоткрытым ртом. Легкая испарина выступила у него на лбу. Он ждал моей реакции — жадно, нетерпеливо.

— Ну что ж, Константин Павлович, — заговорил я. — Примите мое соболезнование. Очень жаль вас.

— ЧТО ТЫ НЕСЕШЬ?! — тут же вскричал Автономов.

— Недолго длилась твоя свобода, бедняга. Теперь она тебя охомутает.

— Ты обалдел! Я СЧАСТЛИВ.

— Даже так? А она?

— ОНА СЧАСТЛИВА. Она ушла только утром, понял?

— Не осрамился ты, значит?

— Что-о?!

— Ладно, ладно, не кипи. Пошутил.

— Ты играешь с огнем, Анатоль! Я могу тебе врезать.

— А зачем ты меня пригласил? Чтобы я тупо молчал?

— Не молчи, но и не хами.

— А я и не хамлю. Всего-то хочу знать, как она в постели? — слегка, знаете, отодвинулся от него.

— Ты, щелкопер, — зашипел Автономов, — ты как смеешь?

— А что я сказал?

— Ты пропащий подонок, вот ты кто.

— Ну уж!

— Тебе нужны только случки с сучками.

— Ого!

— Ты давно перегорел. Ты забыл, что такое любовь.

— Ха-ха-ха!

— ОНА ПРЕКРАСНА В ПОСТЕЛИ, СТАРЫЙ МАРАЗМАТИК. ТЕБЕ ТАКАЯ И НЕ СНИЛАСЬ!

— Спорим, ошибаешься?

— Я С ДРОЖЬЮ ВСПОМИНАЮ РАИСУ ПОСТЕЛЬНУЮ.

— В это верю.

— Знаешь ли ты, что мы с Раисой только изредка бываем близки, и то по ее инициативе?

— Не знаю.

— Так вот, знай!

— То-то ты, гляжу я, распалился.

— Я не распалился, писака. Я РОДИЛСЯ ЗАНОВО!

— М-да, — промычал я. — Давненько, однако, не имел ты сторонних женщин, а, Костя?

— Если хочешь знать, я ИЗМЕНЯЛ РАИСЕ ВСЕГО ДВА РАЗА В ЖИЗНИ И ПОТОМ КАЯЛСЯ.

— О господи! — Я был по-настоящему поражен. — Тебе надо выдать медаль «За верность», дружище.

Мы засиделись, как водится. Автономов снова прогулялся к стойке и наполнил пузатые рюмки. Он разболтался с барменом, словно завсегдатай этого заведения. Я видел, как он оделил деньгами какую-то смутную личность, какого-то пропойцу, а затем купил плитку шоколада какому-то грязному мальчишке, проникшему с улицы. Тут же две разбитные девицы за стойкой попросили у него закурить, и ненормальный Автономов одарил их непочатой пачкой «Мальборо». Его несло. Он походил на человека, который долгое время жил под угрозой злокачественной опухоли, но вчера выяснилось, что диагноз ошибочный. Он здоров, абсолютно, и он возлюбил всех и вся.

— Попридержи коней, Костя, — мрачно посоветовал я ему, когда он вернулся за столик.

— Ах, Анатолик, такое славное настроение! — воскликнул он как-то по-женски. Его глаза лучились. А я скривился. Я спросил:

— Что ты собираешься делать?

— Сегодня?

— Вообще.

— В смысле?

— Чем ты собираешься заниматься на пенсии? — раздраженно уточнил я.

— Я СЕГОДНЯ С НЕЙ СНОВА ВСТРЕЧАЮСЬ, АНАТОЛЬ.

— Я не о том.

— На вчерашних проводах я рекомендовал ее начальству на свою должность. Она мало зарабатывает, оскорбительно мало.

— Не о том я, черт возьми!

— А у нее маленькая девочка. Ее надо одевать, кормить.

— ТЫ чем думаешь заниматься?

— И самой ей надо приодеться. Мебель купить.

— У-у!

— Родители ей, конечно, помогают, но слабо. Они сами бедствуют, — талдычил свое Автономов, став озабоченным.

Я скрипнул зубами. Я отхлебнул коньяку.

— Сколько ты получал в последнее время?

— Милена получает всего семьсот тысяч, чуть больше.

— ТЫ, ТЫ сколько получал?

— Я? За лимон.

— А пенсия шестьсот с небольшим?

— Ну да. А что?

— Боюсь, Раиса окатит тебя презрением. Жди скандалов, что живешь за ее счет.

— А вот хренушки! — закричал Автономов. — Я не такой простак, как ты думаешь. У меня есть накопления. Без ее денежек обойдусь.

— До конца жизни твоих накоплений вряд ли хватит, — усомнился я.

— А дача? У меня там только винограда нет, ты знаешь. Все своими руками высадил и вырастил, ты же знаешь. Буду торговать на базаре, почему нет? Живность заведу — курей всяких, а может, и чушек. Ты, брат, еще не знаешь моих сельхозспособностей! — разгорячился он. А я вздохнул.

— Ну, это еще куда ни шло. Все лучше, чем «козла» во дворе забивать.

— ЗАВТРА ПОВЕЗУ МИЛЕНУ НА ДАЧУ. ЗАВТРА СУББОТА.

— Правильно. Пусть вспашет тебе участок,

— Обалдел? Я ей к лопате прикоснуться не дам.

— Зря.

— Давай еще по пятьдесят, Анатоль? Такое настроение!

— Что ж, давай, гуляка.

— А потом в бильярдную, да? Ты можешь не играть, будешь наблюдателем. А я хочу тряхнуть стариной. Я хочу Аполлошку разделать под орех.

— Плохо ты кончишь, Константин, — покачал я мудрой головой.

Зачем я пошел в бильярдную? Какая сила повела в это злачное местечко, в этот приют азарта? Любопытство всего-то. Да, ненасытное любопытство писаки, которое многажды толкало меня на неразумные шаги, на опрометчивые поступки, но оборачивались они в конечном счете грустными и веселыми страницами. Всегда приходится чем-то жертвовать, если интересуешься жизнью во всех ее странных проявлениях, — как и на этот раз.

Преображенный Автономов позвонил на квартиру своей дочери, переговорил с зятем, и Аполлон встретил нас у входа в святая святых нашего Тойохаро — Бизнесцентре. Греческий красавец был весь вельветовый. Он стоял под ярким цветастым зонтиком, ибо накрапывал дождь, и бездельно покуривал сигарету. Тесть и зять жарко пожали друг другу руки. Мое рукопожатие было отстраненно-прохладным.