Вадим Белоцерковский - ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО

Между тем бывшие правозащитники в эмиграции по-прежнему проявляли полное безразличие к моему делу. После нулевой реакции эмиграции на гибель Амальрика я не мог ожидать иного, и все же молчание бывших диссидентов очень меня угнетало. Вспоминалось как светлый сон, как в подобных случаях вели себя диссиденты в России. Пугало и дерзкое упрямство администрации РС, не желавшей восстанавливать меня, несмотря на давление Сената. Затрещало здоровье. Впервые в жизни почувствовал какое-то психическое расстройство: время от времени охватывало что-то вроде страха и душевной боли. Очень неприятная штука, не хочется вспоминать. С полгода это длилось, но как-то справился. И другие болезненные явления вдруг появились.

Я нажимал на спорт и много работал по своей тематике. В частности, начал подготавливать свою книгу «Самоуправление» для немецкого издания у «Хердера», самого старого и авторитетного издательства в области философии и религии. Рекомендовали меня туда, конечно, чехи! Также начал работать над мемуарной книгой для того же издательства, которая не была опубликована, но помогла мне теперь в работе над этой книгой.

А на родине в это время уже разворачивалась перестройка! И это создавало какой-то сюрреалистический фон моему делу.

Что происходило на радио в мое отсутствие? Новый директор русской службы был подобран Джорджем Бейли перед уходом. Это был некто мистер Гальской, русский американец, полковник в отставке, бывший сотрудник разведки ВВС США. Всеми силами он стремился перевоплотиться из американца в русского: пел в местном православном хоре НТС и, как и Бейли, пользовался советами Глеба Рара.

Ключевой сценой того периода была, наверное, регулярная встреча директором Гальским молодого православного священника Артемова, внештатного автора религиозных программ (опять же под руководством г-на Рара) и «по совместительству» сына вождя НТС Артемова. Артемов-юниор, молодой человек с румяными щечками и сочно-красными губками, приходил на радио в полном священническом облачении, и пока он, благостно улыбаясь, оформлял свой проход в бюро пропусков, оповещенный Гальской уже спешил ему навстречу по коридору «Свободы», сопровождаемый православными энтээсовцами. Приблизившись к Артемову, Гальской припадал к его руке, а Артемов благословлял его крестным знамением. После этого к ручке прикладывались по очереди и по ранжиру остальные православные радиожурналисты. Весь персонал редакции был разделен на две части: на допускаемых к ручке и недопускаемых.

Глядя на все это, я обдумывал вариант, что в случае, если меня восстановят и к тому времени на «Свободе» ничего не изменится в лучшую сторону, то мне надо будет попытаться выторговать отступную сумму покрупнее, такая практика нормальна на Западе, и распрощаться со станцией. Как-нибудь уж дотягивать до пенсии.

Тем временем подошел, наконец, «термин» судебного слушания по моему делу. Слушание состоялось 5 марта 1986 года, между прочим, в день 33-й годовщины «издохновения» Отца народов!

Наш Фридрих достал из своего толстого, поношенного, но солидного старонемецкого портфеля черную адвокатскую мантию и, облачившись в нее, стал похож на Дон Кихота «прусского».

Длилось судебное заседание меньше часа. Мы с Анитой влюбились в судью. Он был интеллигентным, мягким человеком, спокойным, улыбчивым и умным. Адвоката и представителей станции он истерзал вопросами. Любопытно, что адвокат радио оказался однокурсником нашего Фридриха по университету, и что еще забавнее — также происходил из семьи антифашиста, погибшего в годы нацизма!

Под конец заседания судья объявил, что решение будет оглашено примерно через неделю. Мы накинулись на Фридриха: «Судя по всему, решение должно быть в нашу пользу?». Но осторожный до садизма Фридрих жался: «Все зависит...» С этих слов он начинал почти любую свою фразу! Пришлось запастись терпением еще на неделю, которая, разумеется, тянулась очень долго.

Пока она тянется, расскажу, как появился русский язык у Фридриха. После ареста отца в 1933 году все его немалое имущество и средства были конфискованы в пользу «третьего рейха», и семья осталась нищей. Чтобы учиться в университете (после войны учеба была бесплатная, но надо было где-то жить и что-то есть), нашему Фридриху пришлось наняться «домработником» в семью профессора университета. Этот профессор и его жена были русскими, детьми самой первой, постреволюционной эмиграции. И оказались людьми хорошими, заботливыми. Они поставили Фридриху ультиматум: он должен в их доме говорить по-русски! Ведь в будущем, внушали они, язык одной из стран-победительниц может ему очень пригодиться. Так вот Фридрих и начал изучать русский.

Но неделя прошла, и судья Мюнхенского рабочего суда объявил решение: увольнение — незаконно, истец (т. е. я) должен быть восстановлен на работе. Письменное обоснование решения судья обещал сделать в течение шести недель, однако делал его более семи месяцев! И все это время я продолжал оставаться без работы и с большой долей вероятности предполагал, что станция пойдет на апелляцию и дело затянется еще на несколько лет! После суда представитель администрации радиостанции вновь заявил, что они будут ждать обоснования решения, чтобы идти на апелляцию.

Между тем положение на станции начало меняться к лучшему. В Советском Союзе дело шло к демократии, и американские руководители в Белом доме и Госдепартаменте, видимо, поняли наконец, что русские «национально мыслящие» политэмигранты во главе с Солженицыным морочили им голову, что они ничего не понимают в русских делах и не имеют серьезной почвы в России. На пост президента РСЕ/РС был назначен нормальный демократически мыслящий человек — Юджин Пелл (однофамилец «моего» Пелла), который начал отстранять от руководства русской службой наших нацпатриотов.

К тому же их настиг тяжелый удар с самой неожиданной стороны. В один апрельский день станцию облетела кошмарная весть: исчез Олег Туманов. Возможно, бежал в Советский Союз! За пару недель до этого Гальской повысил Туманова до и. о. главного редактора русской службы! (Повысил человека с четырехклассным, напомню, образованием, который не умел составить двух фраз!) Ожидалось, что Туманов вот-вот будет утвержден в этой должности. Он, напомню также, был членом НТС, и в «Континенте», и в «Посеве» его всегда называли среди патриотических и компетентных работников радио.

Энтээсовцы ходили мрачные, шушукались по углам. Глеб Рар рассказывал всем, что Туманова похитили агенты КГБ с помощью немецких левых. Но немецкая служба безопасности почему-то арестовала его сожительницу.

В это же время и у меня произошло любопытное событие. Вечером 19 апреля раздался телефонный звонок. Мужской голос по-русски представился: Литвиненко. Последовавший диалог я на другой день описал в письме к Довлатову, которое лежит сейчас передо мной.