Вадим Белоцерковский - ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО

— Вы знаете о том, что случилось с Олегом Тумановым? — спросил меня незнакомец.

— Знаю. Исчез...

— А вы не думаете, что и с вами такое может случиться?

— Кто вы такой?

— Литвиненко...

— Где вы работаете?

— В Мюнстере. Так вот, с вами может случиться то же самое, что и с Тумановым!

— По поручению кого вы мне угрожаете?

— Я вам не угрожаю, я вас предупреждаю!

— Хорошо, спасибо, до свидания.

Вот такая была беседа. Вначале, кажется, незнакомец немного волновался, потом стал наглеть.

Я тут же позвонил в службу безопасности РС. Начальник службы успокоил меня, что это — пустая угроза, но назначил мне на следующий день свидание. И сказал еще следующее: «Имейте в виду, что Туманов не убит и не похищен. То, что он сделал, он сделал по своей воле!».

Сейчас я пойду дальше, но прошу читателя запомнить фамилию звонившего мне человека и сам этот эпизод. В конце главы я вернусь к этой истории.

Через какое-то время Олег Туманов выступил в Москве по телевидению с разоблачениями «Свободы» как «рупора ЦРУ».

Обо мне и связанном со мной скандале он, конечно, ни словом не обмолвился. На Лубянке, видимо, еще надеялись, что меня не восстановят.

Советские массмедиа подали дело так, что Туманов был заслан на «Свободу» и вернулся назад, выполнив свое задание. Но позже генерал КГБ Олег Калугин («предатель», по заявлению Путина), возглавлявший в описываемое время на Лубянке отдел по борьбе с «вражескими голосами», сказал, выступая у нас на радио (примерно в 1992 году), что никаким засланным агентом Туманов не был. «Его подобрали!» — емко сформулировал Калугин. Туманов ведь был еще и пьянчуга. А в Россию его забрали потому, что было замечено внимание к нему агентов БНД (немецкой службы безопасности), и его в любой момент могли схватить.

Глеб Рар и энтээсовцы уверяли всех, что Туманов выступал по телевидению, обработанный специальными наркотиками. Потом он в Москве успел еще написать с чьей-то, конечно, помощью разоблачительную книгу о «Свободе», и вскорости сгорел от пьянства.

Пятого июня 1986 года Ларс-Эрик Нильсен на пресс-конференции в Сенате нового президента РСЕ/РС Юджина Пелла (в связи с дебатами о бюджете радиостанций) задал ему вопрос о моем положении — намерено ли руководство РСЕ/РС восстановить меня на работе в связи с решением немецкого суда? И Ю. Пелл ответил, что администрация восстановит меня, если судья в обосновании решения подтвердит свой вердикт о незаконности увольнения.

Теперь уже дело стало ясным, и надо было ждать судебного обоснования.

После этой пресс-конференции советская и эмигрантская пресса начали писать о моем деле. Очевидно, по отмашке с Лубянки, терять им уже было нечего: решение о моем восстановлении было принято!

В «Литературной газете» 17 сентября 1986 года появилась статья «На «Свободе» и вокруг», в которой впервые было написано уже нечто близкое к правде:

«В последние годы эфир все больше становился ареной внутриредакционных битв. Администрация Вашингтона, например, зовет в «крестовый поход» за демократию, требует «свободы еврейской эмиграции», а «старая гвардия» PC тем временем поднимает знамена антисемитизма, авторитарной монархии. «Либералы» помоложе недовольны: как совместить все это с официальными идеалами Америки?...

Споры сотрудников выливались в яростные стычки. Один из них подал даже в мюнхенский суд на радиостанцию после того, как его оттуда уволили за несогласие с погромным содержанием передач».

Но имя мое все-таки не называется: «Не надо делать из Белоцерковского героя!».

Солидарно, в унисон заговорила и эмигрантская пресса. Все, что там писалось о моем деле, было наполнено злобной ложью.

В одной газете сообщалось, что я был уволен за публикацию «в левом американском журнале секретной информации о работе PC», в другой — что я «занимался на станции социалистической пропагандой и преподносил советским слушателям антисоциалистическое и национально-религиозное движение «Солидарность» как исключительно социалистическое, как борьбу за настоящий социализм». Писали, что меня уволили по той причине, что я «был в СССР агентом КГБ и сам в этом признался»! Заметим, эту версию выдвинул (в журнале А. Глезера «Стрелец») сотрудник Солженицына (по его издательству), некто Юрий Фельштинский, молодой тогда человек из новой эмиграции, один из «полезных евреев» Солженицына, защищавших его от обвинений в антисемитизме. Он даже выпустил брошюру «Солженицын и социалисты», где доказывал, что все враги Солженицына, начиная с Белоцерковского, критикуя его за антисемитизм, на самом деле ненавидят его за то, что он противник социализма и коммунизма. Во как закрутил!

Но по низкопоклонству перед Солженицыным всех переплюнул журнал Михаила Моргулиса «Литературный курьер» (1985, № 11), в котором подборка документов по моему делу, включавшая письма возмущенных (мною) читателей, сопровождалась фотографиями «классика» разных лет. На 12 страницах красовалось 14 фотографий! Они размещались колонкой на каждой странице: слева фотографии, справа текст.

В том же номере «Литературного курьера» некто «доктор философии» А. Ушаков писал:

«В. Белоцерковский, будучи в СССР, не имел никакого отношения к правозащитному движению... он был уволен по весьма серьезному основанию (и это легко проверить): за нарушение 5-го параграфа трудового договора о неразглашения строго конфиденциальной информации, которая была доступна ему по занимаемой должности».

Этот «доктор философии» ранее неизвестно откуда появился на «Свободе», походил по кабинетам, стреляя по сторонам колючими глазками, и исчез, перелетел в США.

Крайнее возмущение в мой адрес выражали наиболее верные «солжисты» — Кублановский, Глезер, Лосев (автор эссе по «Августу четырнадцатого»). Кублановский назвал мой протест доносом. (На кого? Очевидно, на Солженицына!)

Несколько позже уважаемый мною до того Павел Литвинов разослал по «демократическим» адресам письмо, в котором, как я уже говорил, фактически дезавуировал свою подпись на обращении в мою защиту. Он писал: «Поводом для его (Белоцерковского) увольнения послужила его статья в журнале «Нэйшн». Я не считаю этичным для сотрудника РС критиковать эту организацию на страницах крайне левого журнала, чья редакционная позиция по существу включает борьбу за закрытие РС».

Литвинов прекрасно знал (я посылал ему все документы), что пассаж о «Свободе» был включен в мою статью редакцией «Нэйшн», и что журнал этот никаким «крайне левым» не был. Достаточно сказать, что он сотрудничал с Клайборном Пеллом и демократической партией! Впрочем, в русской эмиграции крайне левыми считались все издания (и люди), за исключением крайне правых!