Михаил Гиголашвили - Чертово колесо

Он не вышел ни к обеду, ни к чаю. Ходил по комнате и проворачивал в голове то, что должно случиться. Иногда ложился на диван, еще дедушкин. Взгляд зависал на стенах, обросших книгами... Темная икона: круглолицая мадонна держит крепенького младенца... Нет, пойти и сказать: «Ты изнасиловал мою любовь, вот тебе вторая щека, бей по ней!» — он не мог и не хотел. Все внутри поднималось против этого. И он плыл на волне злости, отворачиваясь от укоризны Богородицы и от книг, где речь шла о Боге, любви и смерти. А о чем еще можно разговаривать?..

Если Бог слеп и дает вольготно жить и разбойничать таким, как Бати или Анзор, то люди должны сами защищать себя от них. А как защищаться, если не убивать в ответ?.. «Или они нас, или мы — их!» — думал он голосом Зуры, сомневаясь теперь, не правильнее ли пойти поговорить с ним, прежде чем что-то делать. У них куда больше опыта в таких делах, чем у него. Хотя какой тут нужен опыт? Женщина мстит за детей, сестра — за брата, сын — за отца... Круговорот злобы в природе.

Нет, надо самому... мы не в детском саду... не глаза, а душу засыпали песком... Фибры души, жабры сердца...

Простить? Пусть он насилует мою жену, мать, детей? Нет. Мы — судьи. Наверху нет никого. Если бы был — не построил бы такой дурацкий и нелепый мир, где не обойтись без опиума... Да, мы судьи. А больше некому. Пусть эти сказки рассказывают другим. Умный человек верить не может. Да и во что? Что восстанут мертвые? Это какие же? Гнилые скелеты и червивые черепа? На кого рассчитано? Был бы Бог — Сам бы карал грешников... или не создавал бы их... Господи, если Ты великий ум и сила, почему же не сделал человека тихим, как бабочка, без гнева, алчности, сволочности?.. Что, трудно было эти свойства отдать крокодилам, а человеку оставить спокойные радости?.. И зачем все должны постоянно друг друга убивать, чтобы сожрать? Что, трудно было сделать человека травоядным? Зачем заражать каждодневным насилием?.. В чем тут промысел и умысел?

К полуночи Ладо собрался. Вложил патроны в барабан, засунул «бульдог» в карман штанов (совать его за пояс казалось ему ненадежным). Железо терло ногу при ходьбе, и он боялся, что мать или жена заметят, как выпирает из кармана дуло. Для верности положил в карман нож.

«Если что, ножом оглоушу...» — думал он, без связных мыслей крутясь по комнате. Хотел зайти к сыну, но решил не будить — зачем? Потом.

На улице встал укромно возле бордюра, опасаясь, чтобы не появились гаишники или другие собаки, которые после перестройки как с цепи сорвались, полностью обнаглели и совали факты в карманы почем зря. А у него сейчас у самого своих фактов предостаточно. Вот и такси. Старый беззубый шофер в ковбойке.

Такси едет, дребезжит. Шофер фальцетом что-то говорит — ругает правительство и хвалит тех, кто умеет делать деньги; а он, пятьдесят лет за рулем, копейки не имеет, чтобы внукам радость доставить.

— Даже на этот глупый петушок-мамало денег нет! Когда в Муштаиде внуки просят: «Деда, купи петушок!» — а я после каруселей, мороженого и хачапури уже пустой, это разве дело?

А Ладо думает: «Такси отпустить — зачем свидетели. Стрелять два раза: в одно колено и в другое... Выстрелил — сразу взводить курок, как учил Серго...»

Остановив такси возле Филармонии, он пошел пешком. Прохожих не было, только две девушки смеялись впереди. Где-то играли в нарды, звучал рояль. Ночь стояла теплая, без ветра.

Вдруг Ладо показалось, что он неправильно вложил патроны и, при взводе курка, они проскочат в другую сторону, и он будет стрелять вхолостую. «Как этот барабан вообще крутится?» Ладо свернул в подъезд, вытащил «бульдог» и стал его лихорадочно осматривать. Вынул патроны, прокрутил барабан. То ему казалось, что барабан крутится справа налево, теперь — слева направо. Вот был бы он хорош!.. Опять вложил патроны в две ячейки, друг за другом. Пульс отдавал по всему телу, стучал в зубах.

«Ничего, даже если вхолостую щелкну четыре раза — два же выстрелят!» — успокаивал он себя, считая дворы. Сбился. Спустился еще раз к началу улицы. Раз... Два... Три... Вот четвертый двор. Проход темен.

Посреди двора — белый кран. Да, кафель, рыбки, водоросли... В галереях горит свет, а на одном из балконов пьют пиво: баллон желтеет своим пузатым боком, парни сидят у перил. «Плевать!» — сжимая рукоять револьвера, подумал Ладо, отогнав мысль о том, что, может, не надо было отпускать такси. Нет, надо. Уйду по верхним, на Мтацминду... Или вниз, к Филармонии. Там видно будет.

Он прошел полдвора, как, откуда ни возьмись, выскочила курица и побежала перед ним, панически квохча.

С балкона стали смотреть. Заметив, что Ладо колеблется, спросили:

— К кому надо?

— К Бати.

— Иди, правильно идешь.

Курица споро ковыляла зигзагами. «Ни к чему она сейчас. ..» — шел он за ней.

Курица спрыгнула в подвал. Ладо от неожиданности замер, в панике думая, как уйти потом, когда весь двор всполошен проклятой птицей? Всего две пули. Может, вывести Бати на улицу?.. А если не выйдет?.. Не насильно же его тащить?.. Да и соседи тут...

«Нет, надо идти. Вот и правая лестница... Галерея, застекленная... О ней Нана рассказывала... А вот и окно, через которое она вылезла... замазку зубами выковыривала. .. ногти обломала... — закопошились в нем отрывки ее фраз. — Сейчас фанерой забито... Дверь с черной ручкой. Внутри кто-то есть!» Он прильнул ухом к двери.

Женский голос визгливо отчитывал:

— Надоело! Понимаешь, надоело! Тогда, в Лидзаве, двадцать тысяч отдать пришлось, когда ту прошмондовку избил, теперь — пятьдесят!.. Ты что, сдурел?

В ответ что-то бубнили. Женский продолжал:

— Я, в конце концов, твоя тетка, а не мать! У меня свои дети есть! Я деньги не печатаю. Дорого нам твои подвиги обходятся! За эту сучку целых пятьдесят тысяч отвалили — ну сколько можно?!

«Я тебе покажу "сучку"»! — взорвался Ладо и распахнул ногой дверь.

Под лампочкой без абажура, на кресле, замерла полная пожилая седая женщина в черном. Ладо, с яркого света, вдруг почудилось, что это — мать Анзора. Но нет. У этой в руках пестрый веер, прическа, бусы...

Бати в спортивной пижаме глубоко сидел в продавленном диване. Так ног его не достать.

— Встать! — приказал Ладо, вытаскивая «бульдог» и взводя курок. Тяжелый!

Женщина в смятении закрыла рот веером, а Бати начал медленно приподниматься:

— Что ты, Ладо?.. Мы же друзья!.. Ты что?!. Извини...

Поговорим... Деньги... — Он качнулся вперед.

Хочет прыгнуть!

И Ладо, наскоро прицелясь, выстрелил. Руку сильно увело в сторону. Показалось, что оружие вылетает из руки. И, чтобы удержать его, он сжал пальцы — и спуск нажался сам собой, под обвальный грохот второго выстрела.

Женщина с черной точкой во лбу молча сникла набок. Веер шлепнулся на пол, руки раскрылись в удивлении. Бати, упав обратно на диван, держался за живот и смотрел, как из-под рук прет бурое пятно.