Михаил Гиголашвили - Чертово колесо

Во взвинченном состоянии Ладо спешил к лысому Серго, который после уговоров согласился выкрасть на пару дней у отца револьвер. Теперь, когда известно о том, что Бати сотворил с Наной, и, главное, о том, что Бати, откупившись, вышел, Ладо решил сделать все сам. Чаша души была продырявлена, из нее лилось...

В тот день Ладо на такси отвез вдребезги пьяных Шалико и Кахабера к тете и на той же машине заехал за Наной. Оставшись одни, они наскоро выпили. Он, выкурив свою последнюю крошку, полез расстегивать на ней платье — и увидел синяки, ссадины... Стал осматривать: старые, но засосы... На внутренней стороне бедер — синяки, но уже желтые, значит, проходят (он-то это знал)... На теле — царапины и даже как будто сигаретные ожоги...

— Что это? — отшатнувшись, побелел он.

Нана, заплакав, рассказала ему все, от начала до конца, без утайки.

Ладо не перебивал. Слушал, стиснув зубы, а в голове уже скакало: «Конец! Это он не ее, это он меня изнасиловал... Ну, все... Конец тебе, Бати!»

— Говорят, что его уже выпустили...

— Кто говорит?

Мне позвонили вчера... За недостатком улик... Когда Нана это узнала, то вначале обрадовалась: суды, экспертизы, допросы сразу отпадали. Но этот подонок на свободе... Нана боялась: она была уверена в его мести.

— Он и так грозил серной кислотой облить! — вспомнила она кабинет милиции, и у нее началась истерика: она протягивала руки, о чем-то прося, зубы клацали, не хватало воздуха, била дрожь.

Ладо, выйдя за водой, наткнулся на остатки еды, мух, объедки, поросячьи ребра, и его чуть не стошнило.

— Поехали отсюда! — крикнул он из кухни.

Как назло, не было такси, они торчали на обочине, оба угрюмые, пришибленные: одна изнасилована, у другого — заплевана душа и скомкана мужская гордость. Здесь уже взвешивать не приходится. И делать надо все самому. А то что выходит — он, словно в детском саду, будет бегать к Зуре жаловаться: этот меня толкнул, тот песок в глаза насыпал?.. Нет. Сам, один. И никто другой.

Наконец появился «Москвич» с красным крестом. В окошке виднелось бородатое лицо.

— Куда вам, ялла?

— В город. В Сабуртало.

— Яхши-ол. Садись! Мамуд отвезет!

По дороге тощий бородач что-то говорил о футболе, они сидели, прижавшись и молча. Бородач заметил это в зеркальце, спросил:

— Что, несчастье какое?

— Ничего хорошего.

— Эх, лишь бы здоровье было... Один умный человек сказал, что счастье — это когда нет несчастья. Пока жив — хорошо. Потом — кто знает? Харам. А если кто обидит — ему надо сердце вырвать! — вдруг взмахнул он жилистой рукой, сжав сухой кулачок.

Нана от неожиданности ойкнула, Ладо пробурчал:

— Осторожнее! На дорогу смотри, чтоб не разбились...

раньше времени...

— Я смотрю, не бойся.

«Сам все сделаю!» — повторил он себе, высаживаясь из машины и освобождаясь от бородача, всю дорогу гнавшего какую-то несусветную пургу про министров, воров и гаишников.

Ладо чувствовал себя легко, как бывает, когда решение принято и нет другого пути. Если Анзор кинул его по привычке, то Бати оскорбил куда сильнее. Этого стерпеть нельзя. Сделав такое с Наной, он сделал это с ним. Женщину унизил физически, а мужчину — морально. Да, очевидно, прав Зура, что таких только огнем и мечом исправлять можно... Выжигать, как сифилис... Убирать с лица земли под землю! «Мы — судьи», — сказал Зура. Ну и Ладо теперь — судья. Судья и палач — в одном лице.

Устраивать такие театры, как с Анзором (от которого, кстати, ни слуху, ни духу), Ладо один не мог да и не хотел. Идти к Зуре, жаловаться — ноги не шли. Зура ему оружия не даст, а что дальше — неизвестно. Да и хватит быть куклой. Отступать некуда. И нельзя. Если Ладо этого не сделает — он потеряет не только Нану, но и самого себя. Хотя что именно он должен сделать — было неясно. В голове вертелось: избить, поломать голову кирпичом, ранить ножом, оружием... Но о том, чтобы убить, хоть и гадкого человека, Ладо не мог даже и думать. Тут был табун табу, гора заслонок. Жизни нельзя лишать даже курицы — это запомнилось с тех пор, как он, подростком, по просьбе соседки, неумело отрезал курице голову, после чего его выворотило наизнанку и он долго не мог прийти в себя, вспоминая теплый живой отросток шейки, который вдруг оказался превращен в кровавый штырь, а вместо курицы по двору заплясал мешок с перьями (он забыл очертить перед казнью ножом круг на земле, чтобы, как учила соседка, безголовая курица не могла вылететь из него).

Когда Ладо подъехал к дому Серго, тот воровато выглядывал из-за угла и, обтирая лысину платком, украдкой передал ему «бульдог», завернутый в тряпку.

— Вот. Только всего два патрона нашел, — вытащил он из рейтуз два патрона. — Ты хоть заряжать умеешь?

— Умею, — соврал Ладо и подумал: «Патроны в дырки сунуть, курок взвести, нажать, что еще?».

Они отошли, сели в траву. Серго показал, как взводить курок, щелкал несколько раз. Щелкал и Ладо. Потом стали крутить барабан. Засовывали и вынимали патроны. Понять систему было вроде несложно. Но вот как эти два патрона засунуть в барабан? Друг за другом?

— Ты куда стрелять-то будешь? — в ответ недоверчиво спросил Серго (казалось, он уже жалел, что впутался в эту историю и хотел взять револьвер назад). Поэтому Ладо спрятал «бульдог» в правый карман, а патроны — в левый.

— В ногу, куда еще? Не убивать же его!

— А стоило бы...

— Да, но... Прострелю ему колено, чтоб всю жизнь в инвалидке сидел, — вспомнил он совет районного дружка, когда-то одолжившего ему пистолет в сходном деле (надо было проучить наглого сотрудника жены).

Тогда он выстрелил в ногу. Но Бати он жалеть не будет и перебьет колено! Пусть живет калекой! О том, что Бати может заявить в милицию, Ладо не думал — был уверен, что не заявит. Сам только оттуда... И знает свою вину. Но все равно потом надо будет куда-нибудь слинять, на всякий случай...

И он, по дороге от Серго, начал прикидывать, куда можно спрятаться, словно дело уже сделано.

Дома заперся в кабинете, повозился с револьвером. Оба патрона поместил рядом, друг за другом — как еще?.. В двух отверстиях барабана теперь отливали медью зловещие молчаливые капсюли.

Чтобы уточнить, где у Бати хата, он позвонил Арчилу Тугуши. Тот что-то шепелявил в трубку.

— Говори точно, где у Бати хата!

Тугуши адреса не знал, но описал: четвертый двор направо, если от гастронома идти вверх.

— Там во дворе кран еще такой... С кафелем. Бати смеялся, что дураки-соседи какать ходят в грязное дворовое очко, а кафелем кран выложили. А что, он лекарство берет?

— Нет, мне по другому делу.

Ладо решил отправиться туда ночью, часов в двенадцать. Вывести его из хаты или войти? Надо ли говорить с ним?.. Нет, зачем? Он и так поймет. О чем говорить?

Остаток дня он провел один в кабинете, думал дочитать Зурину рукопись, но не мог сосредоточиться. Да и какие тут дэвы и бесы, когда вокруг полно живых чертей?! С ними бы разобраться! Но Ладо был спокоен, вспоминал, как уверенно вел себя Сатана, как веско и твердо говорил Зура, как размеренно и не спеша действовал Илико, даже припомнил слова бородатого шофера «Москвича» о том, что спешка — от шайтана.