Грэм Джойс - Дом Утраченных Грез

Когда они достигли змеиной поляны, Майк спросил, нельзя ли им обойти ее, вместо того чтобы пересекать напрямик. Ким тоже была за кружной путь.

– После того как мы с тобой расстались, меня укусила змея, – сказал Майк Манусосу. ~ Предпочитаю, чтобы это не повторилось.

Манусос согласился сделать большой крюк, но тихо, чтобы Ким не слышала, сказал:

– Но была ли то змея?

– Я думал, ты не хочешь ничего знать.

– Ты прав, Майк. Не хочу. Эй, Ким! Не уходи далеко вперед!

Они вышли на ровный уступ горы, и перед ними показался монастырь. Отшельника на его привычном посту не было. Они заглянули в монастырский двор. Ничего не изменилось в нем с тех пор, как они побывали здесь в последний раз. Церковь была заперта. Бронза безъязыкого колокола вибрировала в унисон с незаметно текущим временем. Единственное, что смоковница теперь стояла вся в лопающихся, перезрелых плодах.

Большая часть урожая уже осыпалась на бетон двора и алела липкой, кровавого цвета мякотью.

Они обошли церковь и нашли безумного отшельника; он сидел и что-то тихо бормотал себе под нос. Увидев их, он заулыбался.

Но изменилось и кое-что еще. Отшельник остриг волосы и сбрил бороду. И совершенно изменился внешне. Майку показалось, что его рот и подбородок – да, собственно, и все лицо – очень ему кого-то напоминают. Отшельник пробормотал что-то неразборчивое.

– Бог являлся, – сказал Манусос. – Он говорит, Бог являлся. – Отшельник засмеялся и что-то спросил у Манусоса. – Он хочет знать, почувствовали ли вы, как тряслась земля, когда приходил Бог. Он хочет знать, видели ли вы это.

– Да, – ответил Майк по-гречески. – Мы оба видели.

– Бог был здесь, – улыбнулся отшельник. И тихо запел что-то монотонное себе под нос.

Ким тоже обратила внимание на знакомые черты в лице отшельника. У нее и Майка не оставалось никаких сомнений, и, выкладывая принесенные продукты перед отшельником, она не удержалась и спросила:

– Манусос, этот человек твой брат? Манусос холодно взглянул на Ким.

– Просто он так похож на тебя.

Манусос улыбнулся. Потом сел рядом с отшельником и обнял его. Отшельник растаял в сильных руках пастуха, закрыл глаза и запел уж почти совсем неслышно.

– Нэ. Нэ. Адельфос му энэ. Да. Да. Ты права. Мой дорогой брат. – Манусос нежно, как ребенка, покачивал его. – Садитесь. Садитесь! Я расскажу вам, как это произошло. Никто не пострадает, потому что вы уезжаете и не сможете никому причинить вреда, зная больше, чем знаете. Майк, я говорил тебе, никогда не рассказывай всего. А теперь собираюсь поступить против собственных правил.

И он рассказал им, что случилось той ночью.

– Только подумать, – сказала Ким, – обыкновенные женщины деревни. Кати, и Мария, и…

Манусос поднял руку, останавливая ее причитания. Продолжая покачивать брата-отшельника, он сказал:

– Той ночью рассудок брата нашел спасение в море. И не вернулся оттуда.

Манусос поцеловал брата в щеку, прикрыл глаза и так сидел, продолжая нежно покачивать его.

Ким и Майк обменялись взглядами, встали и вернулись в передний двор монастыря, чтобы дать Манусосу побыть наедине с братом.

– Поверим ему? – спросил Майк.

– Разве можно поверить ему? И в то же время, как можно не поверить?

Они с пастухом отправились назад, в Камари. Бурлящий красный диск висел над морем и лил золото в сиреневые воды. Манусос говорил, отбросив былую сдержанность, расспрашивал об Англии и тамошней жизни. До ухода из торгового флота он побывал в Ливерпуле и Бристоле, и, заявил он, ему там понравилось. Путешествия больше не привлекают его. Здесь, сказал он, многозначительно поглядев на Майка, он родился, здесь и умрет.

Когда они дошли до деревни и настало время прощаться, Ким кинулась ему на шею и поцеловала в колкую от серебристой щетины щеку.

– Я люблю тебя, дитя, – сказал пастух. – С самого начала любил. Я люблю вас обоих. – Он обнял Майка, и глаза его увлажнились.

Он оглянулся, сорвал с живой изгороди белую гардению и сунул Ким. Потом нашел такую же для Майка. Со словами: «В добрый путь!» – он повернулся и пошел к своему одинокому дому на горе.

– Сто кало! – крикнул он еще раз. – В добрый путь!

На другой день Майк и Ким предстояло отправиться в Палиоскалу, а оттуда паромом до Кавалы. Они встали пораньше, чтобы попрощаться со всеми. Торговка помидорами стиснула их в объятиях и вручила большой пакет помидоров. Жена мясника не отпускала их, пока они не согласились взять сыру и колбасы. Райга в ресторане угостил их бренди и предложил сигарет. Мария в лавке расплакалась и захотела, чтобы Ким выбрала себе что-нибудь из одежды. Кати всучила банку домашнего джема и пару керамических подсвечников.

В лавке Кати Василис хлопнул Майка по спине и похвалил его вчерашний танец на празднике.

– Танцевал как грек! – сказал он. – Просто как грек, еще и получше некоторых греков.

– Да, – сказал Майк, глядя на Ким. – Думаю, я показал настоящий танец кефи.

Мужчины вышли из лавки на солнце, покурить. Ким и Кати сидели внутри за чашкой кофе на прощанье.

– Ким, хочу спросить тебя кое о чем. – Кати поставила чашку. – Манусос вообще что-нибудь рассказывал, когда вы были с ним?

Ким покраснела:

– О чем? Кати помялась:

– Ну не знаю. О чем-нибудь необычном.

– Если он мне что-то и рассказывал, я имею в виду, какую-нибудь странную историю, надо ли ему верить?

– Значит, что-то он тебе рассказал?

– Я этого не говорила. Я сказала или хотела сказать: какой ему смысл лгать?

Кати собиралась ответить, но в этот момент вернулись мужчины. Все расцеловались. Ким поблагодарила Кати за все, чем та помогала ей. Прежде чем Ким села в машину, Кати подошла к ней – поцеловать в последний раз. И, целуя Ким в щеку, шепнула ей на ухо: «Никакого смысла. Манусосу не было смысла лгать».

Они тайком переглянулись, пока Майк заводил машину. Все махали отъезжающим.

Выехав из деревни по извилистой дороге, уходящей в горы, они увидели на вершине холма Манусоса. Он стоял, опершись на свой пастушеский посох.

– Остановись! – закричала Ким.

Она выскочила из машины, Майк за ней. Они думали, он спустится к ним – сказать несколько слов. Но он лишь махал им на прощанье – силуэтом на фоне низкого солнца. Потом повернулся и исчез за гребнем холма.

Стихотворение Сефериса, написанное на греческом, дано в переводе с английского, выполненном автором романа. (Здесь и далее примеч. переводчика.)

Площадь (греч.).

Дом Утраченных Грез (нем.).

Внутренний дворик.

Сама по себе (лат.).

Наиболее высокий пик в австрийских Альпах.